Тогда она сказала обо всем Джироламо, на что он спокойно ответил: «Все в порядке», – и больше не стал тратить ни силы, ни знаки на объяснения.

Каждое зернышко граната до последнего Рин собирала в стеклянную глубокую тарелку. Бдительность терять было нельзя, так как треснувшее красило руки и сразу же подвергалось удалению из тарелки. Дальше Рин ставила тарелку в холодильник и убирала рабочую поверхность от корок и ненароком пролившихся капель. Тщательно мыла руки, нарезала себе и Джироламо кусочки хлеба, подсушивала в тостере, нарезала тоненькими ломтиками сыр (четыре он съест, а пятый, разумеется, оставит надкушенным) и томаты, выкладывала на деревянную дощечку. Варила две кружки кофе. Снова тщательно мыла руки. На большой серебряный поднос ставила все приготовленное, доставала чайные ложечки, доставала из холодильника блюдо, полное багряных зерен, и шла к Джироламо.

Впервые увидев подобную подачу любимого фрукта, он так удивился, что Рин на миг подумала: посмотрит ей прямо в глаза. Но нет…

Очевидно, Джироламо был в замешательстве, но разве может быть иначе? Приличные люди не позволят себе есть гранат иным способом. Может, и позволят. Но в голове Рин варварское поедание граната прямо из корки, чреватое перепачканными в соке щеками, липкими руками, разбросанными зернами, просто не укладывалось.

Кто-то скажет: «Туман с тобой, ну и нуднятина». И пусть. Рин ответит: «Всего лишь эстетика».