– Теолог Дитрих Бонхеффер когда-то считал, что Гитлер был воплощением дьявола и долг христианина – поражать дьявола там, где это только возможно.

– Его возвели в ранг святых?

– Нет, его казнили в апреле 1945 года, незадолго до добровольной смерти самого диктатора.

– Хорошо, что мы не живем в такое время.

– Ты уверен?

– В чем? Что мы не живем двадцатом веке?

– В том, что наше время сейчас другое.

Драган по-прежнему старался излучать оптимизм.

– Мне нравится наш двадцать третий век.

– История имеет тенденцию повторяться.

В ответ Драган неожиданно тоже блеснул знанием истории:

– Джон Бут так же считал себя рукой Божьей, когда убивал Линкольна, но вряд ли он принес этим пользу себе, стране или Богу.

– Линкольн и Гитлер – это совершенно разные фигуры в мировой истории. И я не вижу сейчас никакого Линкольна.

– А я не вижу никакого Бута или… как там его, того немецкого генерала?

– Рудольф-Кристоф фон Герсдорф, – четко выговорил Николай. – И я тоже не верю ни в какой генеральский бунт. Я больше верю в торжество науки над деспотией.

– Науки исторической?

– Любой. Настоящая наука неподвластна пропаганде.

– Тогда история – не наука! – рассмеялся Драган.

Николай потупился:

– Ты имеешь в виду биографию Варрона, ставшую предметом школьной программы? К счастью, я преподаю историю XX века, когда Варрон не жил.

– Кстати, о науке и деспотии, – вспомнил Драган. – Паскаль Йордан, один из основателей квантовой механики, в свое время принял нацизм и даже вступил в НСДАП, как и многие другие ученые Германии.

– Ты ассоциируешь себя с ним?

– Я разделяю науку и политику. Когда я ученый, я не пропагандист. Когда я пропагандист, я не ученый.

– А ты бываешь когда-нибудь просто человеком?

– Бываю. Дома.

– Просто человек мало что может в этом мире. Когда просто человек Джон Браун в XIX веке поднял восстание за освобождение рабов в США, ни один раб к нему не присоединился.

– Ты сравниваешь народ Земли с рабами?

– Нет, рабы работают на хозяина, но ненавидят его, а народ Земли работает на хозяина и готов целовать ему руки.

"Почему он не боится, что я на него донесу?" – уже не первый раз думал Драган.

– Если проводить параллель опять с гитлеровской Германией, – продолжал топить себя Николай, – то поражение режима смогло произойти только после вторжения внешних сил. Надеяться на восстание внутренних сил бесполезно.

– Ты понимаешь, что ты наговорил уже на несколько статей?

– Я просто рассуждаю и сравниваю. Разве есть статья за сравнивание?

– Уже давно есть.

– Если меня даже возьмут в ПСБ, я попытаюсь им объяснить, что научные сравнения – это неотъемлемая часть исторической науки. Они не глупые люди, они поймут.

– Не поймут.

– Почему?

– За этот разговор тебя не возьмут. Но впредь тебе нужно быть осторожней.

– Почему не за этот?

Драган промолчал и не стал рассказывать, что в самом начале их беседы он включил в своем телефоне приложение, которое преображало звуковой сигнал в этой точке пространства. Вместо человеческого голоса все звуковопринимающие устройства в радиусе трех метров записывали голоса животных: чирикание птиц, стрекот цикад, мяукание кошек… Еще в студенческие годы он просто так ради шутки сделал это приложение. Изредка оно пригождалось. И это был как раз тот случай.

Спасал ли Драган своего коллегу от внимания Планетарной Службы Безопасности? Скорее, он спасал себя от обвинения в участии в этом крамольном разговоре.

– Пойдем искупаемся снова? – предложил он другу.

Они пошли опять плавать, и их разговор на опасную тему больше не возобновлялся ни в этот день, ни в последующие…

Поэтому-то Драган был удивлен, услышав то, что поздним вечером в полутемном коридоре университета Николай шепнул ему в ухо: