Слово «ренессанс» (буквально – «возрождение») среди множества подобных дескриптивных понятий – одно из наиболее проблематичных. Применительно к живописи, истории и музыке оно означает разные вещи и описывает весьма неопределенный временной период. Важно также помнить и то, что называются этим словом весьма разные эпохи: готическое искусство XII века было ренессансом, равно как и Просвещение века XVIII. Деление музыкального ренессанса на различные временные отрезки – весьма рискованное занятие с исторической точки зрения. Как и все такого рода слова, понятие «ренессанс» – это условность; но условность не должна помогать срезать углы.

Как и все такого рода эпохи, эпоха Ренессанса создала собственный миф. По словам историка Питера Франкопана, «художники, писатели и архитекторы работали, заимствуя у Античности темы, идеи и тексты, и, таким образом, с помощью выборочных ссылок на прошлое сформировали историю, которая со временем стала не просто правдоподобной, но стандартной»[147]. Образ мысли, ставший впоследствии известным под именем ренессансного гуманизма, отдавал особую дань уважения трудам человека, однако по-прежнему категорически рассматривал эти труды как часть Божьего замысла и творения. Теоретик Иоанн Тинкторис подчеркивал данную связь, описывая Христа как «величайшего музыканта… который совмещал в себе [Бога и человека] единым в двойной пропорции»[148].

Всякому естественному развитию необходимо наличие благоприятных внешних условий. Социальная организация итальянских городов-государств и римская церковь способствовали формированию особого статуса и репутации творца, также предоставляя ему средства к существованию. Путешественники распространяли влияние идей и техник между востоком и западом. Торговля и завоевания все дальше раздвигали границы западного мира. Люди, книги и идеи перемещались по Европе с относительным комфортом. Сейчас историки исследуют вопрос о том, до какой степени торговые контакты с более древними и развитыми цивилизациями востока повлияли на расцвет европейского Ренессанса. Могучие прибрежные крепостные сооружения на южном побережье Крита – свидетельство этого процесса: венецианский культурный империализм соседствует с византийским орнаментом, а львы Святого Марка уверенно глядят с колонн через море в сторону Месопотамии, Индии и Китая. В музыкальном мире все эти факторы привели к распространению интернационального репертуара: венецианский моряк и трубач Зорзи Тромбетта да Модон, странствуя, записывал с помощью своей собственной упрощенной нотации в корабельный журнал контрапункты к современным ему пьесам, в том числе и сочинениям англичанина Джона Данстейбла.

Как всегда, технологии также сыграли свою роль, и самой значительной из них была технология книгопечатни. Музыка попала на печатный станок одной из первых: ранние ксилографии литургических песнопений вышли в 1460–1470-х годах, почти сразу после появления Библии Гутенберга. Ручной набор впервые был применен для печати музыки Ульрихом Ханом, выпустившим 1476 году Римский миссал[149] (Missale Romanum), однако подлинный пионер, который произвел настоящую революцию в этом процессе, – Оттавиано Петруччи. Умелый и амбициозный молодой человек, получивший образование в просвещенном городе Урбино в Марке.

Все художественные течения нуждаются в предприимчивых и искусных мастерах. Петруччи более чем подходил на эту роль. В нем соединились все таланты, необходимые для успешной карьеры в то время, – он был идеальным подмастерьем Ренессанса. В качестве разборчивого поклонника музыки он мог понимать и аккуратно воспроизводить сочинения лучших современных композиторов; в качестве искусного мастера и инженера расширил технические возможности своего ремесла с помощью выработанных им методов и навыков. Как предприниматель он прекрасно изучил все запросы своего рынка и осмотрительно удовлетворял их, а будучи главой предприятия, отличался предусмотрительностью и в силу этого на долгое время сделался монополистом в области нотопечати, получив дозволение как венецианского дожа, так и папы. Его имя известно ныне куда меньше, нежели имена композиторов, которых он поддерживал, однако значение деятельности его (и ему подобных людей) для истории музыки трудно переоценить.