– Если ты вырос в Этене, то да, – Тезвин кивнул. – Ты здешний, Рудольф?

– А похож?

– Похож.

– Наверное. Может быть. Я не помню детства – ты знаешь, не то что бы совсем. Но ворованные яблоки из чужого сада и пригоршни спелых слив по осени, верно, были в жизни каждого мальчишки!

Тезвин усмехнулся:

– Да уж, не густо. А вот у меня в детстве была собака – такой здоровенный черно-подпалый кобель с рыжими бровями, я его звал Тангу…

– Нет, собаки у меня не было, – с сожалением отозвался я. Почему-то мне сделалось неприятно говорить об этом, ветру одному ведомо, почему.

Разговор увял вовсе, когда я, заметив вдали на одной из дорог повозку, постучал в медный блин, вделанный в пол, пяткой копейного древка. Внизу, на ближайших воротах, услышат, и будут готовы к гостям. Всего-то торговая повозка – селянин с возком ранней капусты и прочей нехитрой снеди, уплатил малую монетку и отправился дальше, но я отчего-то прилип взглядом к этой простой сценке и наблюдал за собравшимися внизу так, точно от их поведения зависела моя жизнь. Как поселянин – нестарый еще человек – кивает соломенной шляпой на слова старшего на воротах, как неспешно передает им положенную плату, как машет рукой куда-то себе за спину, наверняка рассказывая некую новость, как один из стражей спрашивает что-то и приезжий снова кивает, а на второй вопрос уже отрицательно качает головой, как взбирается обратно на возок и правит своей серой некрупной лошадью… Может, я пытался вспомнить еще что-то, да только ничего особого так и не вспомнил.

Махнул рукой, снова поглядел – дорога на Наран. Горы к северу – если ты вырос в Этене, то они обязаны там быть, непременно.

– Тезвин, – позвал я.

– Можно просто – Тез, – отозвался он.

– Расскажи про свою собаку. Про детство, про город. Или… или вообще про что угодно. Я же почти ничего не знаю, только вот как себе подобных бить чем потяжелее, – я тряхнул копьем.

Мне здорово надоело играть в засланного шпиона в, судя по всему, действительно родном мне краю, и решительно взялся это исправлять.

– Давно бы так, – Тез улыбнулся и принялся рассказывать, а я внимательно слушал. Это будет не первое и не последнее наше такое дежурство.

В одиночку я выйду на улицы или на стену еще ох как не скоро. Но когда этот день настанет, я буду твердо уверен – я действительно этенец. Это мой дом. И я в него вернулся.

Я, Рудольф, и на самом деле Счастливчик.

Д'Лагрена, пусть и не сразу, но стал моим домом, даже если никогда ими не был раньше – я так и не смог решить, а уж тем более вспомнить, прав ли я в этом своем желании называть этенский древний городок родиной.

Все говорило за это – мне было просто и понятно почти все, что происходило вокруг, люди и мои соотечественники были таковы, как я обычно представлял себе, я занимался тем, что умел, и умел неплохо. У меня появились друзья – Тез и Менгор, Энер и Нан, такие же стражники, как и я.

У меня было все, наверное – кроме прошлого. Меня никто не помнил. Никто не знал, кто таков Рудольф-мечник, никто так и не узнал моего лица – ни в Д'Лагрена, ни в тех соседних поселениях, когда я наконец выбрался из серых надежных стен древней крепости на побережье.

Я поначалу часто спрашивал горожан – помнит ли кто-то меня? Мое имя, мое лицо?

Со временем перестал – ответы не отличались разнообразием. Собеседники обычно честно пытались мне помочь, но помощь их обычно заканчивалась на чем-то вроде «имя-то знакомое, знаешь, но оно не так часто встречается у нас. Если бы я лично знавал какого-то Рудольфа, я бы запомнил» или «прости, но я не был знаком с тобой раньше, я бы помнил, обличье-то у тебя, господин стражник, не из тех, что легко спутать с другими. Я думал, ты из Корту приехал, разве нет?» Итак, я ничего и не узнал.