Кирьяк. Да, Филя, да… За батю… За батю прямо так, б… ррр, до скрежета… Уж слишком велико было это крысиное семейство. Тогда или в партию, или крысятничать. А таким одиночкам, трудягам, да упёртым как батя, которые не хотели ни к кому примыкать – жить было невмоготу. Завоешь тут. Ой, житуха у них была… Теперешний человек не осилил бы. Разве вон Филька один. Не знаю… Вот б… ммм… Вот гад буду, но не найду в нашем посёлке, бррр, городского, брррр, типа, придумали же, бррр… Вряд ли найду другую особь тебе в товарищи, братан.

Филипп. Чё мелешь. Тонка кишка моя против тех людей. Неча нам с ними равняться. Разны времена – разны люди. Село всё, окромя этих, партийцев, всё село, мать, отец, в пять уже на ногах были и в поле, трудодни отрабатывать. Сперва на колхоз, а потом на себя. Затемно отец приходил никакой, чё поест и падал. И так до конца дней… Чтоб вот так сидеть да глаголить о том и сём – боже упаси. Мы токмо и делам, чё болтам. Скоко с тобой он говорил за всю жизнь? Помню токмо, ну ты того, делай, ага. Так глухо прохрипит – ага. Всё. Никогда ни с кем не говорил боле двух слов. Мать спросит чё, он – ага. Мать махнёт рукой и пойдёт прочь. Эта штуковина, память, и хорошо и плохо для человека. Всё время вспоминаешь, сличаешь то и это, выматыват…

Кирьяк (приподнявшись). Надо же! Ё-моё, чё-то рано твоя… Надо ноги делать.

Филипп. Давай к Пашке. Андрюха, ты, того, тарелки, стаканы. Бутылку, Киря, с собой бери. Хлебушко я вот. Андрюх, это, Киря, погоди (убежал)

Андрей, взяв тарелки, шмыганул к себе. Надя, войдя во двор и не обнаружив никого, подошла к двери и позвала.

Надя. Андрюш, ты у себя?

Андрей. Чего, мам?

Надя. Сказать хотела. (села за стол) А где отец? У кролей?

Андрей (выходя). Наверно. Что случилось, мам?

Надя. Андрюш, ты того… (тяжело дыша, уронила голову на руки и зашлась в плаче)

Андрей. Мам… Мам, не надо. Мам…

Надя (пытаясь говорить). Не могу, не могу… Андрюша, худо мне, ой как худо. И в церкву ходить не могу… Много лет, ой как много, всё хотела с тобой поговорить. Сеструхе Нинке всё говорю и говорю. Я домой токмо ночевать хожу или сготовить чё. Мне перед тобой и Светкой совестно… И перед малой, перед Варей. Вы приезжаете, мне так совестно, что меня так колотит. Захожу во двор и плохо, трясти начинает. Боюсь. У Нинки сижу – хорошо. И поем, а то посмеёмся, наговоримся. Сюда прихожу и всё, черно. Андрюша, сыночек, прости ты меня Христа ради… Я того, боле сюда, в дом не приду. (трясётся) Пятьдесят лет, пятьдесят, и того… Не привыкла и всё… Не любо. Дети, дети мои держали меня тута. Не хотела я поперва в этот дом идти, прости. Ой как не хотела. Я и того, и плакала, убегала. Через месяц убежала к своим. Те привели меня обратно. Не могла и не могу здесь жить. Уф, уф… Погоди, ты, того, Андрюша, не отец твой виноват, он, ой нет, не виноват отец твой. Всем бы отца такого. Чё-то вот не срослось с самого-самого и всё. Я к бабке Софии сорок лет хожу, спасибо ей, помогала сильно, и помогат. (резко замолчала, затем длинно выдохнув, продолжила) Мать твоя, мать всех своих детей шибко любит. Знай это. Но отец ваш… Мужем, мужем так и не смогла его принять… Не, голову не опускай. (трясёт руками) Я всё сёдни скажу и пойду. Вот за это мне така болячка. Отцу потом расскажешь, спросит, мол, сходи к Нинке, про мать узнай, ты и расскажешь как умеешь, по-своему, по-умному… Светке, Илье такое… Нет, нет, нет… Токо тебе смогла, прости, сынок (выдохнула). Скоко лет хотела, а смогла вот. Уф-уф-уф (смеётся), дышать стала (обняла Андрея) Ты с Ильёй, того, не связывайся. Он тебе плохо сделает. Зинка… Попроси у неё прощения за меня и забирай её, он её или себя убьёт. Увози её от беды. Это на зависть, как она тебя любит. В селе нашем такой не видала боле. Дай я тебя поцелую, ты чё, не плачь, а то счас в две того (