– Сильнее нагревать нельзя, – сказала женщина. – Вы их погубите.

Человек посмотрел на нее с добродушной улыбкой, резко перевел взгляд на медведя и, широко раскрыв глаза, стал следить за каждым мельчайшим движением.

– Теперь их жизни послужат великой цели, – сказал человек довольным голосом. – Они станут чем-то большим, в точности как ты.

Он посмотрел снизу вверх на женщину, которая склонилась над ним на коленях. Та обернулась. Ее гладкие накрашенные щеки блестели в свете ламп.

Джон вошел в квартиру, запер дверь на задвижку и воспользовался цепочкой в первый раз с тех пор, как переехал. Он подошел к окну, повозился с жалюзи и остановился, борясь с желанием закрыть их и полностью отгородиться от внешнего мира. Через стеклянную дверь была видна спокойная парковка, жутковато освещенная голубой неоновой вывеской на соседнем автосалоне. Откуда-то доносилось незнакомое жужжание, и Джон какое-то время понаблюдал за парковкой, сам не зная, чего он ожидает там увидеть. Вернувшись в спальню, он замер: снова появился этот звук, на сей раз громче – где-то в этой же комнате.

Джон затаил дыхание, прислушиваясь. Это был тихий звук от какого-то движения, но слишком ровный и механический, например, для мыши. Джон включил свет – шум не останавливался. Он медленно повернулся, пытаясь определить источник звука, и осознал, что смотрит на Теодора.

– Это ты? – спросил он.

Он подошел ближе и взял в руки голову от бестелесного кролика. Поднес ее к уху, прислушался к странному звуку, который шел изнутри игрушки. Раздался резкий щелчок, и звук прекратился. Джон подождал, но кроличья голова затихла. Он положил Теодора обратно на комод и подождал, не возобновится ли шум.

– Я не сумасшедший, – сказал Джон кролику. – И не позволю ни тебе ни тебе ни кому-то другому убедить меня в обратном.

Он вернулся к кровати и сунул руку под матрас, с подозрением глядя на кролика. Джону вдруг стало казаться, что за ним наблюдают. Он вынул спрятанную тетрадь, сел, откинувшись на спинку кровати, и посмотрел на черно-белую обложку. Это была обычная толстая тетрадь с белым прямоугольником, куда вписывают имя и предмет. Джон оставил его пустым и теперь обводил незаполненные строки пальцем. Ему не очень хотелось открывать тетрадь, которая бесполезно лежала под матрасом вот уже три месяца. Наконец он вздохнул и открыл первую страницу.

– Я не сумасшедший, – повторил он кролику снова. – Я видел своими глазами.

Чарли. На первой странице были только факты и цифры, которых он, как выяснилось, знал постыдно мало. Он знал отца Чарли, но не знал матери. Ее брат всегда оставался загадкой. Он даже не мог сказать, родилась ли она в Новой Гармонии, или до «Семейной закусочной Фредберов», которую они обнаружили, когда в первый раз все вместе вернулись к Фредди, был еще какой-то город. Он тщательно описал всю их общую историю: детство в Харрикейне, трагедию у Фредди, самоубийство ее отца. Потом она переехала к тете Джен. Описывая это, Джон понял, что никогда не знал, где живут Чарли с Джен. Достаточно близко к Харрикейну, ведь почти два года назад она приехала на машине на церемонию в честь мемориальной стипендии Майкла, лететь не пришлось. Но было странно, что она никогда не называла город, в котором живет – и жила тогда.

Джон пролистал страницы; чем дальше, тем больше было написано на каждой. Он постоянно возвращался в памяти к деталям, и они умножались и умножались. Он набросал целые сюжеты: например, однажды в первом классе он прилепил жвачку к ее волосам, решив, что это будет смешно. Пока их учительница вырезала жвачку безопасными ножницами синего цвета, она лукаво смотрела на него. Потом Чарли сумела вытащить шарик волосатой жвачки из мусорной корзины, когда никто не видел, и взяла его на улицу во время перемены. Как только они вышли, Чарли широко улыбнулась Джону.