– Думаю, ему просто нужно время, – мягко сказала Джессика.

– Сколько еще времени? – спросила Чарли голосом, холодным как камень.

– Готово, – прозвенел тихий голос в темноте.

– Я сам скажу, когда будет готово, – сказал человек, сгорбившийся в углу.

Он напряженно смотрел в монитор.

– Подними еще на пару градусов, – прошептал он.

– Вы говорили, что это может быть слишком, – сказала женщина, склонившаяся над столом в противоположном углу.

Ее силуэт вырисовывался в контурном свете. Она внимательно рассматривала что-то, лежавшее перед ней.

– Давай, – сказал сутулый.

Женщина прикоснулась к рукоятке регулировки, но вдруг отпрянула.

– Что такое? – осведомился мужчина, не отводя глаз от монитора. – Подними на два градуса, – приказал он, повышая голос.

Минуту комната оставалась в тишине. Наконец, мужчина повернулся к столу.

– Какая-то проблема?

– Мне кажется, оно… – Женщина замолкла.

– Что?

– Двигается.

– Конечно. Они двигаются.

– Кажется, ему… больно? – прошептала она.

Мужчина улыбнулся.

– Да.

Вдруг вспыхнул свет, и в центре комнаты раздался резкий звук. Красные, зеленые и синие огни замигали один за другим, и из колонок, вмонтированных в стены, полился жизнерадостный голос, заполняя комнату песней.

Теперь все лампы освещали его – гладкого фиолетово-белого медведя. Его суставы щелкали при каждом повороте, глаза бессмысленно дергались. Он был около ста восьмидесяти сантиметров высотой, с розовыми щеками, напоминающими клубы сахарной ваты. В лапе он держал микрофон с нашлепкой, похожей на зеркальный дискотечный шар.

– Выключи эту штуку! – закричал сутулый, с явным трудом поднимаясь на ноги.

Он медленно дошел до центра комнаты, всем весом опираясь на трость.

– Отойди назад, я сам! – проорал он, и женщина удалилась к столу в углу комнаты.

Мужчина снял белую пластиковую панель с груди поющего медведя, глубоко запустил в полость руку и вытащил все, что мог нащупать. По мере того как он разъединял провода внутри, глаза перестали вращаться, веки – схлопываться, и, наконец, рот перестал петь, а голова – поворачиваться. Потом, вздрогнув в последний раз, глаза закрылись, и голова безжизненно повалилась набок.

Человек отступил, и тяжелая панель с лязгом захлопнулась. В аниматронном медведе зазвучали сервомеханизмы и шестеренки, сломанные и разъединенные, неспособные функционировать. Из швов оболочки порой вырывался воздух, когда давали осечку шланги пневмопривода.

Звук оборвался и отозвался эхом, которое вскоре затихло. Человек перенес внимание на стол и дернулся к нему. Он опустил глаза, разглядывая извивающуюся фигуру, которая лежала на поверхности. Стол сиял раскаленным оранжевым, шипел горячий металл. Человек взял шприц из руки женщины и с силой вонзил его в извивающуюся тварь. Потом он поднял поршень шприца и твердой рукой удерживал иглу, пока ее наполняла расплавленная субстанция. После этого он рывком вынул шприц и, шатаясь, вернулся к медведю.

– А теперь мы используем тебя для великой цели, – сказал он светящемуся шприцу.

Он снова открыл тяжелую грудную панель сломанного медведя, потом осторожно вставил шприц прямо в полость и начал давить на поршень. Панель захлопнулась – человек был слишком слаб, чтобы удерживать ее открытой, – и он упал на спину, схватившись за руку. Почти полный шприц покатился на пол. Женщина упала на колени рядом с мужчиной и ощупала его руку, чтобы исключить перелом.

– Я в порядке, – проворчал он и посмотрел на все еще неподвижного медведя.

– Надо нагреть сильнее.

Шипение на столе продолжалось – фигура повернулась, с горячей поверхности поднимались струи пара.