Ему потребовалась не одна неделя, чтобы завоевать доверие Сайлы и узнать причину её странного поведения. Выслушав её сбивчивый рассказ, он помрачнел. Губы сжались в одну тонкую линию, а на скулах заиграли желваки. Впервые за долгое время он забыл о своём горе.
Это был знак свыше: Аллах, Милостивый и Милосердный, даровал ему возможность сделать для Сайлы Форсстен то, чего он не смог сделать для родной дочери – спасти её.
На осуществление плана ушла пара месяцев и все сбережения Моланда. И несмотря на то, что действия его нельзя назвать законными, он не жалел о содеянном и не сомневался в том, что поступил правильно. Совесть его была чиста перед Аллахом, остальное не имело значения.
Утерев слёзы тыльной стороной ладони, мужчина вновь улёгся на койку и, взглянув на немигающую лампочку в последний раз, закрыл глаза и забылся беспокойным сном.
Хамид не слышал, как час спустя в помещение вошёл Марко Скиппари. Сжимая в руках, облачённых в резиновые перчатки, кожаный ремень, который находился с другими личными вещами арестованного, изъятыми сотрудниками полиции, детектив с ненавистью смотрел на спящего иммигранта.
– На этот раз подонок не уйдёт от правосудия, – чуть слышно произнёс он каким-то чужим голосом и, бесшумно ступая по бетонному полу, двинулся в сторону камеры, где находился ничего неподозревающий преступник.
Сайла Форсстен
Сайла опустила стекло, и в салон автомобиля мгновенно ворвался шумный ветер, растрепав её светлые кудрявые волосы. Прохладный весенний воздух, пропитанный освежающей после дождя влагой, щекотал нос. Девочка откинулась на спинку сидения и зажмурилась от удовольствия. Весна ассоциировалась у неё с надеждой и с началом чего-то нового и прекрасного.
На протяжении долгих месяцев она мечтала о том, чтобы сбежать из дома, превратившегося с появлением очередного отчима в настоящий ад. Их общая, совместная жизнь казалась размеренной и будничной и возможно таковою и была первый год или два: мать с Петером как и все нормальные люди ходили на работу, а выходные проводили в обществе бутылки водки и телевизора. Сайла же, как все нормальные дети ходила в школу, а на выходных запиралась в своей комнате и усердно занималась, как и подобает ученице-хорошистке.
Всё изменилось после её тринадцатого дня рождения. Поначалу Сайла пыталась заверить себя, что она всё выдумывает и всё происходящее лишь плод её необузданного воображения. Но вскоре игнорировать странное поведение отчима стало невозможно. Она то и дело ловила на себе его сальные взгляды. А когда матери не было рядом, он, не стесняясь, отпускал в её сторону недвусмысленные шуточки. Сайла лишь хмурилась в ответ и, не проронив ни слова, удалялась в свою комнату.
Но этим дело не ограничилось. Каждый раз, проходя мимо неё в коридоре, Петер частенько норовил прикоснуться к ней. Сперва просто проводил ладонью по её руке, спине или волосам, а потом и вовсе осмелел и стал буквально зажимать её в коридоре по дороге в туалет, чтобы полапать, ущипнуть за ягодицы или грудь. Она больше не могла терпеть его натисков и со слезами на глазах рассказала обо всём матери. К изумлению девочки, та лишь разозлилась и, залепив ей звонкую пощёчину, процедила сквозь сжатые губы:
– Ещё раз услышу эти глупости, пожалеешь.
Петер всё это время стоял за дверью и подслушивал. Слова пассии прозвучали в его ушах как руководство к действию. И в первый же вечер, когда Агнес задержалась на работе, он решил наведаться к падчерице. На его счастье дверь в её комнату оказалась не заперта. Воодушевлённый своей удачей, он вошёл внутрь.