Малиновый вихрь метнулся наперерез, увлек за собой Ромашу и рассыпался по комнате гулким хохотом, точно далеким громом. Золото нити растворилось в золоте дневного света, бьющего в брешь между досок. Малиновая дама меньше всего хотела, чтобы игра так скоро закончилась.

Взвившись к люстре, мужчина наугад махнул топором, попал по цепи, и хрустальный каскад хлынул вниз – на стол, на гниющие яства, на рыжеусого. По комнате пролетели звон и грохот. Подвески, как застывшие слезы, омыли труп с головы до ног и брызнули в стороны.

– А я так любила сие паникадило, – вздохнула малиновая дама.

Будто услышав ее, Ромаша взвыл и заметался из стороны в сторону. Он, верно, надеялся попасть по возлюбленной или незваным гостям, но вместо этого устроил бойню собственному дому. Чтобы крушить все вокруг, ему не нужны были ни зрение, ни слух, ни возможность ходить. Он рубил потолок, стены и буквально раскачивал всю дачу. Она, точно избушка на курьих ножках, шаталась и подпрыгивала.

Полина нырнула за кресло, где прятался опекун, и тронула его за плечо. Ипполит Аркадьевич заголосил, замахал руками и чуть не повалился на спину, как беспомощный майский жук. В его лице не осталось ни кровинки.

– Уходим. – Полина схватила опекуна за грудки, не давая упасть.

– Как?! – простонал тот.

Хороший вопрос. Поднимешься по лестнице на второй этаж – только загонишь себя в ловушку. Спустишься в подвал – завалит обломками сверху. Полина почувствовала себя героем былины: направо пойдешь – коня потеряешь, налево – смерть найдешь. Она бросила взгляд на хозяина дачи. Тот двигался быстро, судорожно, точно в припадке. Только что метался под потолком, а вот уже с ревом вылетел за дверь. Успеть набросить на него новую нитку почти невозможно. Разве что повезет.

Дом трещал по швам. Полина чувствовала его неустойчивость и шаткость. Пол вздрагивал и полз, словно ледник по склону, и с хрустом ломался под ногами. С потолка постоянно летела труха – так много, что стало трудно дышать.

Сверху раздались тяжелые удары: призрак бросился крушить второй этаж. Золотые нити поволокли было Полину за собой, но она мысленно приказала им растянуться. Сработало, всегда срабатывало, хотя Полина всякий раз готовилась к худшему: сложно быть уверенной в результате, когда ничего не знаешь о природе собственного дара.

«Музыканты, поэты и архитекторы тоже не понимают, откуда взялись их таланты. Важно лишь одно: умение управляться с ним», – говорил папа, когда она приходила к нему с расспросами. У Полины не повернулся бы язык сравнить свой дар с поэтическим, уж скорее с Мидасовым, но папе было можно.

– Продолжай ломать доски, а я покараулю у двери.

Возле стола тотчас возникла малиновая дама.

– Суаре только началось, я вас никуда не отпускала, – с придыханием произнесла она. – Вы мои самые последние гости и останетесь здесь до конца. До самого конца.

Рана на ее шее так и притягивала взгляд. Заметив, что Полина смотрит на отметину топора, дама с удовольствием опрокинула голову. Среди рваной темной ткани белели обломки шейных позвонков. Это совсем не походило на забавный грим, который наносят в канун Всех Святых, чтобы изобразить ожившего мертвеца. В обрывках и осколках все еще горела боль. Нестерпимая и настоящая.

Не сводя взгляда с призрака, Полина отчеканила:

– Ипполит Аркадьевич, ломай доски.

– Приятно познакомиться, Ипполит, – протянула малиновая дама. – Вы, смотрю, настоящий денди, да только мертвечиной несет за версту.

Она то ли намекала на расправу, то ли просто перепутала: запахом мертвечины давно пропитался весь дом. Крякнув перепуганной уточкой, опекун поволок себя к окошку. Полина, прикрывая, двинулась вслед за ним.