В качестве примера В.А. Кокорев привел Прибалтику: «Всем нам больно, что мы не имеем того, что имеет Остзейский край, который, по сравнению Эстляндии (самой бедной из числа балтийских губерний) с соседними ей русскими губерниями, представляет такие выводы: Эстляндия имеет 143 винокурни с производством в год 3,5 млн ведер вина (40 %), а губернии: Санкт-Петербургская и Новгородская – 20 винокурен с производством 240 тыс. ведер. Эстляндия при населении в 350 тыс. по размеру своего винокурения может выкормить бардой ежегодно 35 000 быков, а Санкт-Петербургская – 90 штук и Новгородская – 2 400, при двухмиллионном населении этих губерний, кроме Петербурга. Остзейский край, за полным удовлетворением себя мясным продовольствием, доставляет на Петербургский скотопригонный двор до 10 000 быков ежегодно, а население Петербургской и Новгородской губерний не может выпустить на продажу ни одного быка, потому что и само не имеет мясного продовольствия»106.

Русский социолог, культуролог, публицист и естествоиспытатель; геополитик, один из основателей цивилизационного подхода к истории, идеолог панславизма Николай Яковлевич Данилевский не видел ничего страшного в налогах с продажи алкоголя: «Улучшение наших финансов именно путем хорошей системы косвенных налогов вполне достижимо, и достижимо в непродолжительном времени. Между предметами обложения есть один давно известный, который удовлетворяет всем требованиям хорошей и чрезвычайно доходной статьи. Я разумею хлебное вино. Питейный налог служит издавна предметом упреков нашей финансовой системе, как основанной на спаивании, развращении и разорении народа. Все эти упреки совершенно справедливы, поскольку они касаются систем взимания этого налога, как бывшей откупной, так и теперешней акцизной. Но тем не менее водка остается не только отличным, но даже наивозможно лучшим предметом обложения по своей сущности. Не будучи предметом необходимости, она вместе с тем обратилась в предмет чрезвычайно обширного потребления, которое хотя и вовсе не необходимо, даже едва ли полезно, но, по крайней мере, безвредно, если употребляется умеренно и если способ употребления не приправляется всякого рода соблазнами, развратом и даже преступлениями. Во всяком случае, употребление водки в народе, да и не в одном только народе в тесном смысле этого слова, а во всех классах общества, укоренилось, и с этим фактом надо считаться. Уничтожить или даже сколько-нибудь значительно уменьшить употребление водки невозможно ни обществами трезвости, ни развитием народного образования и школ как некоторые мечтают… Совершенно неверна также и та мысль, что народ пьет будто бы от бедности и нищеты, что стараются даже объяснить физиологически потребностью заменить недостаточность питания употреблением алкоголя, как средством, ослабляющим аппетит замедлением процесса круговращения вещества. Неверно это потому, что, несмотря на возгласы "либералов" известного пошиба и на статистические выкладки, основанные на данных, взятых с ветра, недостаточность питания есть прискорбное явление, свойственное только или некоторым исключительным местностям, особенно неблагоприятствуемым условиями почвенными, климатическими, а также, к еще большему сожалению, и условиями общественного строя или некоторым годам, как, впрочем, это не у нас одних, а и везде бывает»107.

Также Н.Я. Данилевский поддержал идею «Московских ведомостей» о введении казенной винной монополии: «Весь вопрос в том, чтобы сделать это питье водки по возможности менее вредным для народа и по возможности более доходным для казны, буде обе эти цели не противоречат одна другой. Но, по счастью, они не только не противоречат друг другу, но даже и недостижимы одна без другой. Эта задача разрешается наивозможно удовлетворительным образом обращением продажи водки и прочих крепких напитков в монополию правительства. Мысль эта принадлежит "Московским ведомостям". Сама по себе она не новая, ибо казенная продажа была даже испытана на практике в двадцатых годах, и очень неудачно. Всю цену сказанной мысли придают два дополнительные условия. Во-первых, чтобы при этом была устранена всякая продажа распивочно и напитки продавались бы в запечатанных сосудах различной величины, что также не ново, потому что предлагалось и при других проектах устройства питейного дела; во-вторых, – что, сколько мне известно, действительно ново и предложено в первый раз, – чтобы цена питей была совершенно пропорциональна продающемуся их количеству, чтобы сотая часть ведра стоила и сотую часть цены ведра. Как всякое ясное и верное решение задачи, и это решение, кажется мне, должно поразить каждого беспристрастного человека своею простотой и очевидностью. Продажа вина в запечатанных сосудах устраняет весь вред кабаков, а цена пропорциональная количеству лишает выгод шинкарство, и следовательно низведет его до самых незначительных размеров… Положим, что расход казны составит 100 млн; все-таки монопольная продажа вина дала бы правительству не менее 90 млн руб., сумму, которая разом устранила бы дефициты, так сказать, развязала бы правительству руки на все необходимые и полезные расходы, в которых теперь поневоле приходится ему себя стеснять… Все кабацкие безобразия будут уничтожены. С прекращением барыша от перекура винокуренные заводы опять получат свое хозяйственное значение, скотоводство и хлебные урожаи увеличатся, а потребность в огромном количестве стеклянной посуды заставит возникнуть много стеклянных заводов с обеспеченным сбытом их продуктов в казну – обстоятельство, которое можно будет употребить в пользу, дабы завести у нас столь важное содовое производство»