После смерти Василия III эти ограничения были сняты. Корчмы на короткий срок стали возрождаться. Так, 21 ноября 1543 г. в Новгород прибыл И.Д. Кривой и поставил по приказу бояр, от имени Ивана IV 8 корчемных дворов, в которых стало собираться для беспробудного пьянства местное население. Это длилось в течение трех лет, пока Новгородский владыка Феодосий, болея душой за спивающихся земляков, решил бить челом Ивану IV: «Бога ради государь поспеши и помысли о своей Отчизне, о Великом Новгороде, о том, что там происходит. В корчмах беспрестанно души погибают без покаяния и причастия, в домах и на путях и торжищах убийства и ограбления в городах и погостах (административно-территориальные единицы, состоящие из нескольких населенных пунктов, а также и населенные пункты, являющиеся центрами таких административно-территориальных единиц) великие учинилися, прохода и проезда нет». Ходатайство молодым царем было принято. Летопись 1547 г. свидетельствует: «Пожаловал царь и государь великий князь Иван Васильевич в своей отчине, отставил корчмы и питье кабацкое, вместо этого давали по улицам старостам на тридцать человек две бочки пива да шесть ведер меду, да вина горького полтора ведра на разруб»97.

В самой Москве последовало запрещение держать вольные корчмы. В Судебнике 1550 г. говорилось «Корчмы, бочки и всяких лихих людей не держать». Держать корчмы теперь разрешалось, в основном, недельщикам (так назывался судебный пристав, исполнявший свои обязанности по неделям («быть в неделях»); состояли надельщики при дьяках, которые вносили их имена в особые книги при вступлении в должность; обязанности их заключались в оповещении сторон о вызове в суд и доставлении их к суду, а также в поимке татей и разбойников), и десятникам (низший начальный человек у приборных служилых людей Московского государства, имевших сотенную организацию, т. е. у городовых казаков и у стрельцов). Таким образом, питейное дело находилось у людей, имевших какое-либо отношение к государству.

При этом уточнялось, что корчма предназначалась только для выпивки, а не для других дел. Так, по Судебнику 1550 г. в поручных записях о недельщике говорилось, что ему «в корчме, блядей и всяких лихих людей не держать». По Домострою корчемный прикуп (прибыль) стоял рядом «с татьбою и кривым судом». Собираясь в корчмы, народ пил, не снимая шапок. «В церквах, – говорит Стоглав, – стоят в шапках, словно на торжищи или яко в корчемници». Пить и играть зернью в корчмах собирались бояре, монахи, попы и толпы холопов. Стоглав приказывал, чтоб «дети боярские и люди боярские, и всякие бражники зернью не играли (зернь – старинная азартная игра, в которой использовались небольшие косточки с белой и черной сторонами, носящие то же название. В России первые законодательные запреты азартных игр связаны именно с зернью – прим. автора) и по корчмам не пили». В выписи 1552 г., данной по приказу Ивана IV Андрею Берсеневу и Хованскому, велено им было беречи накрепко во всей Москве, чтоб «священический и иноческий чины в корчмы не входили, в пьянстве не упивались, не празднословили и не лаяли»98.

По городам корчмы стали раздавать боярам. В 1548 г. по жалованной грамоте царя город Шуя был отдан в кормление боярину Голохвастову «с правдою, с пятномъ и корчмою». Важская уставная грамота 21 марта 1552 г. запрещала посадским людям и становым, и волостным крестьянам, живущим поблизости посадов, держать питья на продажу, под опасением выемки оных и взыскания двух рублей пени на государя, а с питухов по полтине с человека. В Уставной грамоте двинянам 1557 г. сказано было, чтоб у них на Холмогорах на посаде и в станах, и в волостях татей, и корчемников, и ябедников, и подписчиков, и всяких людей не было, – а коли у кого корчмы будут, они, того человека поймав, отдадут выборным своим судьям. Таким образом, корчмы закрывались везде, куда только хватала московская власть, и если оставались где еще, так это по дальним окраинам. В последние годы своего существования корчмы облагались «лавочным сбором», вначале одинаковым для всех. Затем он собирался в зависимости от реальной выручки.