– Не оставляйте меня, профессор!..

Ее отчаяние, казалось, оглушило старика. Он долго стоял молча, мелко кивал и беззвучно двигал поджатыми губами.

– Ты сама понимаешь, что тебя здесь больше ничего не держит, моя дорогая Селин. Мне осталось всего несколько дней, от силы – пара недель, – де Фонтенак усмехнулся. – Подлинную свободу мы обретаем, лишь все потеряв. Я буду молиться за тебя. Да хранит тебя Всеведущий!

Морщинистая рука в проеме наложила охранный знак, и дверь закрылась, гремя внутренним засовом.

Сквозь рыдания Селин не оставляла попытки переубедить старика и все колотила в кованую дверь.

Но на ее голос и стук профессор больше не ответил.

С тяжелым сердцем де Круа распахнула книгу на месте, из которого торчала странная закладка.

Ею оказались прикрепленные к корешку деревянные четки. В тусклом свете колеблющихся свечей вдруг померещилось, что узоры на бусинах выглядят смутно знакомыми. Уж не такие точно отметины с детства непостижимым образом проступают на ее собственной спине? Казалось, что линии на четках пришли в движение, и Селин зажмурилась, чтобы прогнать наваждение.

На развороте открылась выцветшая, затертая от времени огромная карта поросшего лесами острова Да-Гуа с причудливым рельефом гор, рек и водопадов.

Улыбка Селин сквозь слезы впервые за всю жизнь отдавала робкой надеждой.

Красота пронизывает каждую клетку тела.

Серебряные и золотые птицы сверкают на солнце механическими крыльями и взмывают в бездонные небеса.

Его сапоги мягко отпружинивают от пушистых холмиков изумрудной травы, и Витал щурится, ослепленный блеском. Он следует за звенящей стаей до тех пор, пока не оказывается у обрыва на самом краю острова, что парит в облаках. Глянцевые русла синих рек сливаются книзу и исчезают в далекой белой дымке под ногами.

Страха нет.

Есть только бесконечная свобода ветра, и, запрокинув голову, Витал ловит ее расставленными руками.

За спиной слышится знакомая музыка с новыми нотами чистейшего сопрано. Она обгоняет его секундную нерешительность, играет и свивается с самим воздухом пестрыми нитями.

Капитан оглядывается.

Словно часть фантастической симфонии, позади мерно звенят сияющие разноцветные шестерни и зубчатые колеса. Доселе неведомая мелодия рождает приятное волнение и вдохновляет чудом и тайной.

Вперед!

Шаг к краю обрыва – и из-под ног взлетают отрезки уходящего в небо чертежа. Еще шаг – к ним присоединяются новые штрихи, и давний набросок обретает новые проекции. Витал улыбается и закрывает от счастья глаза. Руки рисуют в воздухе и вынимают из небытия рождение неведомого, но отчаянно знакомого. Взмах за взмахом – и одной силой мысли перед ним в мельчайших подробностях из столбцов вычислений прорываются в реальность элементы того самого эскиза, что ему видится из раза в раз.

Совершенные гармония и равновесие, что он так долго ищет и все никак не может найти, становятся материей и конструкцией.

Вот он поднимается на палубу, чей каркас складывается из многочисленных сопряжений формул и числовых величин и стекает вверх выверенными линиями чернил по клочьям исписанной бумаги. Пальцы касаются нарисованных бортов, и они мгновенно становятся материей в реальности: его идея обрастает лоснящейся на солнце древесиной.

– …Капитан…

Знакомый голос доносится издалека. Из другого мира.

И убивает его симфонию.

Палуба под ногами перестает существовать.

Тщетно хватаясь за поручни, он проваливается и летит вниз, к далекому солнцу на глади моря.

Но он полон надежд.

Он знает, что и там его ждут.

Небеса оказываются у ног. В безмятежном полете Витал складывает руки над головой и стрелой пропарывает толщу вод.