При виде своего первенца она улыбнулась обветренными губами и попросила:

– Иди сюда, Мар, я тебя обниму на прощание. Пауль, выйди пока и пройдись, ты устал сидеть.

Пауль нахмурился, но послушно встал, слегка наклонил голову и, оставив лютню на скамеечке, вышел из комнаты.

Мартин подошел к матери и положил руку ей на плечо. Она вздохнула и притянула сына к себе. Он неловко прижался щекой к ее щеке, чувствуя запах лекарственных трав и неестественную теплоту.

– У вас опять жар, матушка, – сказал он, отстраняясь. – Я сейчас позову врача.

– Погоди пока, потом Ида всех позовет и все принесет. Посиди со мной немного, Мар, что ж ты такой неласковый, не хочешь меня лишний раз обнять, расцеловать.

– Я не умею, матушка, – признался Мартин.

– То-то и оно, – с грустью вздохнула вдова. – Не научили тебя. И Пауля не научили. Хотя он хоть вспылить умеет, а у тебя и того нет.

Мартин смешался, как всегда, когда мать мягко упрекала его в бесчувственности. Возражать на это было нечего, тем более что отец обычно упрекал в излишней порывистости.

Трудно было жить при таком положении вещей, и теперь юноша сам удивлялся, как сумел сохранить спокойный нрав и не бросался из крайности в крайности. В этот раз Мартин промолчал: негоже было заводить долгие и бессмысленные разговоры перед долгой разлукой.

– Совсем, как отец, – посетовала герцогиня Анна и слегка улыбнулась. – Обещаешь ли ты осторожно вести себя в дороге?

– Да, матушка, – сухость этого ответа Мартин постарался смягчить искренней улыбкой.

– Обещаешь ли ты не забывать о том, кто ты есть? – спросила мать, сделав суровую мину, которая ей совершенно не шла.

– Обещаю, матушка, – Мартин кивнул, сохраняя привычное спокойствие. Герцогу Талнорскому действительно следовало помнить свое имя, спорить было не о чем, но как это иногда казалось тяжело.

– Обещаешь ли ты беречь и защищать честь нашего дома? – спросила герцогиня.

– Обещаю, матушка.

– Обещаешь ли ты, – герцогиня вдруг широко улыбнулась, – умываться каждый день и не забывать мыть руки перед едой?

Мартин, не удержавшись, фыркнул. Матушка тоже засмеялась – звонко и легко.

– Вот, хоть на человека похож, – добавила она и вдруг смолкла.

– Матушка, вам дурно?

– Да нет, нет, – ответила побледневшая герцогиня. – Так, пустяки.

В комнате назойливым стеклянным дребезжанием повисла зыбкая недосказанность, поэтому Мартин чувствовал себя не в своей тарелке. Его родители поженились, когда бедной девице Анне едва исполнилось шестнадцать. Их любовь поистине оказалась крепче гранита, но нередко юноша задавался вопросом: а что свело таких разных людей? Ответом тут же, как по подсказке доброго наставника, приходила в голову легенда о юных несчастных влюбленных из прошлых кватрионов, но его родители к таковым явно не относились.

– Ты действительно похож на отца, – вдова зачем-то коснулась рукой своих темных прядей, в которых, словно запутавшиеся белые нитки, серебрились седые волосы. – Но нельзя все время быть холодным и отстраненным, постарайся это понять…

– Я понимаю, – кивнул Мартин.

– Нет, пока ты не понимаешь. Но когда-нибудь поймешь. Не зажимай себя в кулак, позволь своим чувствам хотя бы иногда стать явными. Знаешь, если бы твой отец всегда был таким, каким хотел казаться, он бы никогда на мне не женился.

Герцогиня снова улыбнулась, а Мартин ответил ей, как сумел.

– Вы же видите, матушка, я стараюсь позволять себе быть свободнее, чем раньше.

– Да-да, – кивнула герцогиня, – так же как лет пять назад ты старался упражняться в стихосложении.

Мартин с досадой почувствовал, что невольно краснеет. В свое время он готов был решить хоть дюжину дюжин задач по арифметике, упражняться с мечом и пистолетом от рассвета до захода солнца, за один день вызубрить годы правления и тронные прозвища всех королей, – только бы не мучиться с рифмами и размерами, еще и следя за композицией и не допуская повторов.