Прошло, наверное, немало времени, во всяком случае, настенные часы тикали слишком долго, мерзко и громко, прежде чем с уст единственного внука сорвались спасительные слова:

– Я согласен.

Видя, что внук его не подвел, Ирвин уже хотел сдержанно улыбнуться и сказать что-нибудь ободряющее, но тут невестка встала с места.

– Гай, тебе лучше отказаться от этого как можно раньше, – сказала она. – Я твоя мать, и я приказываю тебе…

– Я глава семьи, и я приказываю ему согласиться и действовать в интересах рода, – ответил Ирвин и тоже поднялся.

Как же не вовремя невестке пришло на ум закусить удила. Это бывало редко, но всегда некстати, а сегодня – особенно, но нельзя теряться. Ирвин внимательно посмотрел на Джан. Она же не опустила глаза, только дернула головой, как сердитая лошадь, и плотно сжала губы.

– Делайте, что хотите, только потом не пожалейте, – сказала она. – Гай, сынок, если ты поймешь, что ошибся в выборе, я буду с тобой, так и знай.

Гай опустил глаза и слегка разомкнул губы. Этого еще не хватало, внук и так не слишком уверен в своем решении, а мать пытается его окончательно разубедить; нужно научить мальчишку думать собственной головой, но не чужими мыслями. Хорошо бы он еще при этом не вздумал выдать семью королю, но последствия зависят уже не от Гая.

– Пусть выбирает сам, – отрезал Ирвин, – хватит на него давить.

– Именно, хватит, – ответила Джан. – Гай, ты знаешь, где можно меня найти.

И спокойно, ровным шагом, вскинув голову и опустив руки, прямые и крепкие, как палки, Джан Силиван вышла за дверь. Гай же мгновенно вскинулся, но не встал и из комнаты не вышел, а тонкие брови внука сошлись на переносице, почти как у бабки. Нет в нем ничего ни материнского, ни отцовского, кроме крови, и Ирвина согрела изнутри тщеславная гордость.

– Вернись на место, мы не договорили, – сказал он почти дружески.

Гай расправил плечи, выпрямился, прислонившись к спинке стула и приняв спокойный вид. Он умел оставаться хладнокровным, даже если глаза лихорадочно блестели, но будет очень неплохо, если в будущем внук научится сдерживать себя еще лучше. В этот раз Ирвин не сказал ни слова, лишь окинул тоскливым взглядом комнату и подумал, что если не удастся исполнить замысел, значит, он жил и делал нужные для появления на свет ребенка четырех кровей зря.

Миританство – вот настоящая религия, которой граф Силиван был верен на протяжении всей жизни, но никто его не поддержал, даже жена, привезшая с собой из Донгмина томик учения Рина. Что уж говорить о младшем сыне, ставшим консилистким священником, забыть бы навсегда сыновние белые волосы и красные глаза… Впрочем, и не увидят. Во что веровал Деметрий, кроме самого себя, обиженного жизнью и непонятого остальными, по его скромному мнению, не имела понятия даже Вен. Джан была потеряна в своей южной вере, а Гай слишком мягкотел, чтобы выбрать религию по душе.

– Я же сказал, – уже с гораздо большим энтузиазмом произнес Гай, посмотрев на деда в упор, – я согласен.

– Вот и отлично, – благосклонно кивнул Ирвин. – И постарайся впредь не забывать, что у тебя есть не только твои желания, но и долг перед семьей.

– Я не забуду, – ответил Гай. – Могу ли я уйти?

– Что ж, ступай, если хочешь. Но если ты собираешься говорить с матерью, лучше повремени, – сказал Ирвин.

– Почему? – Гай поднял голову и слегка прищурился.

– Потому что я тебе так приказал, – резко сказал граф Силиван. – Хватит об этом. Ты собирался идти, так иди. И будь добр – больше не поучай старших.

– Как скажете, – голос у Гая не то чтобы дрогнул, но и ровным не остался, а брови сошлись в одну линию. Он отвернулся и медленно пошел к двери.