Морское командование было убеждено, что, пока не окончено перевооружение Балтийского флота, с Черноморским ничего поделать невозможно. В конце весны 1909 года Морское министерство предложило превентивно закупить суда того же типа, что и Константинополь, чтобы Турция не могла таким образом нарастить военную мощь на Черном море; одновременно с этим также предполагалось увеличение Балтийского флота [Шацилло 1968: 126]. Выделения дополнительных ресурсов на развитие Черноморского флота в министерстве не планировали. 10 мая 1910[40] года Воеводский отослал Столыпину записку, в которой изложил три возможных ответа на турецкое перевооружение на море: дипломатический вариант состоял в истребовании с турок компенсации за подобное нарушение баланса сил; военный предполагал усиление сухопутных войск на Кавказе и подготовку к десантной операции где-нибудь на побережье Черного моря; наконец, последний, финансовый вариант адмирала фантастическим образом предполагал, что Россия сама могла бы заказать корабли на всех крупнейших верфях, так что все они окажутся заняты работой над русскими кораблями и не смогут поэтому взяться за турецкие[41]. Подобное легкомыслие ярко иллюстрирует желание морского начальства избежать ответственности в противостоянии с турками.
Получив вскоре более подробную информацию касательно турецких заказов на английских и немецких верфях, Столыпин и его единомышленники вновь с жаром принялись доказывать, что России необходимо существенно усилить Черноморский флот. И 2 августа 1910 года уже Столыпин отправляет Воеводскому письмо, настаивая на деятельной реакции морского командования на турецкое перевооружение. Столыпин писал, что
русское правительство… не может оставаться безучастным к такому значительному усилению военно-морской мощи Турции, которое низведет на Черном море к положению подчиненному и даже для всего нашего черноморского побережья небезопасному. Очевидно, необходимо безотлагательно же приступить и с нашей стороны к мероприятиям, могущим уравновесить наше военное положение на Черном море с предстоящим увеличением турецкого флота[42].
Лишь тогда Воеводский обратился к царю с предложением о постройке трех дредноутов на Черном море; корабли флотилия получила только в 1915 году[43]. Словом, даже успешно руководя внешней политикой, влиять на ее военно-морскую область Столыпину было весьма нелегко, не говоря уже о том, чтобы полностью ее контролировать.
Сазонов подчеркнул значение турецкой проблемы на состоявшейся 8 августа 1910 года встрече с французским поверенным в Петербурге Эктором де Панафье. Товарищ министра отметил, что, как только информация о турецких заказах найдет подтверждение, «Россия вынуждена будет в скорейшем времени принять необходимые меры, дабы господству ее на Черном море ничто не угрожало»[44]. Таким образом, русский МИД заверил французских союзников, что не допустит дальнейшего ослабления своих позиций в регионе, показывая Парижу, что и после дипломатического конфуза в Боснийском кризисе союз все еще отвечает интересам России [Шацилло 1968: 81].
За недолгое время, прошедшее с официального назначения Сазонова министром и вплоть до его вынужденного отпуска в связи с тяжелой болезнью в марте 1911 года, сложившаяся политическая ситуация практически не изменилась. Вместе со Столыпиным они стремились стабилизировать внешнеполитическую обстановку вокруг России, избегая осложнений в международных отношениях и стараясь при этом упрочить свои позиции на ближневосточным направлении. Столыпин всячески старался вынудить морское командование увеличить Черноморский флот, чтобы Россия и впредь сохраняла свое влияние в регионе, не опасаясь за безопасность своих юго-западных границ: военно-политическое ослабление России в зоне проливов означало бы практическую невозможность дальнейшего сдерживания австро-немецкой экспансии.