Исходя из описанных соображений, Столыпин был вполне готов к определенному увеличению финансирования вооруженных сил. Так, председательствуя на межведомственном собрании в феврале 1908 года, он выразил согласие с тем, что нарастающий кризис на персидских границах требует усиления военного присутствия России на Кавказе [Mandelstam 1934:661]. Заботясь также о безопасности и на морских границах империи, обеспечивающих к тому же значимость России в качестве союзника, Столыпин поддерживал и развитие флота [Шацилло 1968: 82]. В августе 1909 года состоялось «особое совещание» с участием командования вооруженными силами и министров финансов и иностранных дел (отсутствующего Извольского заменял Сазонов), на котором Столыпин прямо высказался о необходимости создания «боевого активного флота», не ограничивающегося лишь миноносцами и подводными лодками. Новому флоту требовались мощные и крупные корабли, поскольку более скромные по размерам суда не могли противостоять могущественным морским противникам России. Впрочем, Столыпин предлагал с умом и осмотрительностью следовать современным течениям навализма, неоднократно подчеркнув, что первая задача русского флота именно оборонительная, ибо у России нет «наступательных целей»[36].

В отношении Турции и Черноморских проливов столыпинская политика также стремилась найти схожий баланс. С дипломатической точки зрения Столыпин надеялся успокоить волнения на Ближнем Востоке через укрепление двусторонних связей с Османской империей или даже привлечение Турции в некий панбалканский альянс или блок[37]. Во-первых, подобная политическая структура снижала вероятность военных столкновений между турками и прочими балканскими народами. Ведь новая война вблизи границ России могла нарушить европейский мир, а значит, угрожала ей новой революцией. Во-вторых, создание балканского союза или конфедерации под эгидой России позволило бы препятствовать росту австро-венгерского и немецкого влияния на Ближнем Востоке, одновременно поднимая международный престиж России. В-третьих, Россия надеялась, что посредством вплетения Турции в более широкую и лояльную структуру Османскую империю удастся сохранить от крушения или дальнейшего отпадения ее территорий. Падение Османской империи представлялось несвоевременным, поскольку Россия пока еще недостаточно окрепла, чтобы защитить свои интересы в регионе [Бестужев 1931: 340].

С военной же точки зрения, хоть Столыпин и предпочитал уделять внимание внутренним нуждам государства, ситуация на Черном море вынуждала его увеличить ресурсы на обеспечение безопасности вдоль российских границ. Он полагал, что Балтийский флот должен быть мощнее и Черноморского, и Тихоокеанского, но что Черноморский флот должен быть «во всякое данное время» сильнее турецкого [Шацилло 1968: 331]. С середины 1909-го и в начале 1910 года в МИДе и на флоте сперва пошли слухи, а вскоре появились уже конкретные сведения, что Турция собирается либо перекупить уже заложенный для другой страны дредноут, либо же заказать новый[38]. Россия столь мощными кораблями не располагала, и безопасность ее морских границ оказывалась под угрозой, на что министр иностранных дел и указал в обращении к морскому министру – адмиралу Воеводскому, посетовав на безынициативность российской политики на Черном море [Шацилло 1968:128]. Не дождавшись от Воеводского никакого ответа, Извольский (еще занимавший на тот момент пост министра) обратился напрямую к царю. На протяжении многих лет Николай II говорил о необходимости для России иметь в равной степени мощный военный флот как на севере, так и на юге страны, так что царь принял живое непосредственное участие в решении критически важных черноморских вопросов