– Ты почему все еще здесь?

Где мой отец? – хотела спросить Ханна, но осеклась, заметив у шута на поясе подзорную трубу. Медь, чуть позеленевшая на завитушках вокруг тубуса, крученый кожаный ремешок – его отец прикрепил специально для Ханны: раз уж берет тайком, пусть хотя бы не выронит, когда будет высматривать гнезда птиц. Звезды они всегда разглядывали вместе, и для каждой отец знал свою особенную историю.

– Не хнычь, – поморщился шут, позевывая и почесывая небритую щеку. – Иди домой, нечего тебе тут делать.

Особо не церемонясь, он за шиворот выволок ее на улицу, как щенка. После вчерашнего дождя воздух был влажным, и пару раз Ханна зачерпнула башмаком воду из лужи.

– Еще с детьми мне возиться…

Вот тогда-то и появился этот звон. Ханна сначала подумала, что это звенит у нее в ушах. Но шут застыл как вкопанный, выпустив ее руку. Резная задвижка на воротах скользнула на место, внезапным порывом ветра качнуло ветви: не пущу.

Так она и осталась в странном замке, не то гостьей, не то служанкой. Первое время шут страшно злился, норовил украдкой ущипнуть, а работы давал столько, что под вечер девочка едва успевала добраться до кровати, чтобы провалиться в глубокий сон.

Отца она больше никогда не видела. Даже во сне.

Дни тянулись бесконечной чередой, не отличимые один от другого. Незаметно пролетел год. За ним другой, третий… Мало-помалу, Ханна перестала теряться в гулких галереях, обнаружила на первом этаже кладовку, доверху заполненную разной снедью. Копченые колбасы и окорока, свисающие со стен связки лука, корзины с сухофруктами, банки с засахаренными ягодами – поначалу Ханне казалось, что она попала в сказку. Можно было вдоволь наесться конфет и мармелада, а коробки все не пустели, и даже зубы не заболели ни разу.

Каждый раз под новый год на кухонном столе возникал огромный торт, украшенный взбитыми сливками и зажженными свечами. Ханна старалась пробраться на кухню раньше шута. Не потому, что хотела полакомиться нежным кремом. Просто каждый раз она загадывала желание. Одно-единственное, зато от всего сердца.

Раньше все ее желания обязательно исполнялись: и красивые куклы с игрушечными сервизами, коробки с лентами и даже маленький пушистый щенок – все обязательно оказывалось под елкой. А сейчас… Наверное, ворота не пускали Юль Томптена внутрь, и он не мог прочитать письма Ханны, которые она старательно нанизывала на каминную решетку вместе с сахарным крендельком.

Закончив с библиотекой, Ханна выходила в коридор. Здесь нужно было просто подмести залетевшие из окон сухие листья. Сгрудившись в углах, они о чем-то шептались, и девочка невольно вслушивалась в их едва слышный разговор. Где-то там, по ту сторону ограды, по брусчатой мостовой сновали скрипучие экипажи, женщины в белых передниках спешили на рынок с корзинками в руках, а на крыльце добротного кирпичного дома грустил черный косматый пес. Пепе, ее добрый Пепе… Он бы непременно примчался, стоило Ханне позвать. Но слишком далеко было до родного города, кричи, не кричи – никто не услышит.

Поблекшая штукатурка на стенах местами расцвечивается старой фреской. Нарисованные птицы смотрят как живые блестящими глазами-бусинками. За все годы Ханна не видела не то, чтобы птицы – даже мыши не водились в кладовой. А если и залетала в окно какая мошка, скоро оказывалась в липких тенетах паутины. Лишь пауки чувствовали себя вольготно в гулких покоях и щедро плели свое кружево прямо поверх посеребренных пылью гардин.

Тишина. И никого кругом.

Пожалуй, еще немного, и она примется разговаривать сама с собой, как шут. Тот целыми днями бездельничал, развалившись в своем кресле в компании огромной оплетенной бутыли с вином – тоже волшебным образом не иссякающим, судя по доносившимся из-за дверей пьяным песням и бессвязному треньканью на лютне.