31 марта Хаксли констатировал, что в войне за родину англичане отказались от свободы. «Не будем забывать, что у нас не действует Habeas Corpus. <…> Свобода полностью démodé. Чем дольше длится эта война, тем больше ее ненавидишь. Поначалу я, пожалуй, пошел бы сражаться, но сейчас, если бы и была возможность, то теперь (зная, к чему все это привело), думается, я был бы сознательным противником войны…» (курсив мой. – И. Г.) (Letters, 96–97). Как известно, Хаксли, трижды пытавшийся записаться в ряды добровольцев, был признан негодным к военной службе по причине хронической болезни глаз (практически слепоты)[27]. Он нес альтернативную гражданскую службу, работая на лесоповале рядом со знаменитой усадьбой Гарсингтон неподалеку от Оксфорда[28].
С каждым месяцем войны укреплялось его убеждение в том, что продолжение кровавой бойни – это «безумие и преступление» (Letters, 124). Он называл английских политиков, подливавших масло в огонь, «тщеславными недоумками» (Letters, 122), а работников призывных пунктов для новобранцев – «похитителями тел, детоубийцами и работорговцами» (Letters, 125). Он говорил о том, что у политиков «столько власти, что они, если удастся, не дадут войне закончиться» (Letters, 157). Несомненно, Хаксли еще сильнее утвердился в своей пацифистской вере, прочитав осенью 1916 г. великий роман Льва Толстого. Можно с уверенностью говорить о том, что Хаксли нашел у Толстого идеи, полностью созвучные его собственным размышлениям о причинах совершающегося безумия: «Я полностью погрузился в «Войну и мир», которая по праву является величайшей книгой, невероятной – другого слова не подобрать» (Letters, 115–116).
Тот факт, что налеты на Лондон участились, больше не вызывал у писателя желания оскорбительно шутить над немцами. Из его переписки исчезли снисходительные германофобские пассажи, что очередной раз свидетельствует о крепости обретенного им убеждения: война – это мерзость, творимая обеими сторонами.
В конце войны Баллиол подвел итоги. Цена, которую пришлось заплатить Колледжу в Первую мировую войну, оказалась впечатляющей: из 900 студентов и преподавателей, отправившихся на фронт (большинство служило простыми рядовыми), 200 погибли и примерно столько же получили ранения. Соотношение числа погибших к числу выживших оказалось в два раза выше, чем в среднем по стране. Очевидно, что эта ужасающая статистика впечатлила молодого Хаксли. В 1923 г. в сборнике эссе «Заметки на полях» (On the Margin) писатель нашел объяснение присущим послевоенному поколению скуке, безверию, пессимизму и отчаянию. Они, по его глубокому убеждению, вызваны катастрофой войны 1914 г.:
Другие эпохи тоже были свидетелями сокрушительных событий, однако ни в одном веке разочарование не последовало за ними столь стремительно, как в двадцатом, по той простой причине, что ни в одном веке перемены не были столь быстрыми и глубокими…. Наша апатия – это не грех, не клиническая ипохондрия, а состояние ума, навязанное судьбой[29].
Писатель остался убежденным пацифистом до конца своих дней. Следующая мировая война лишь укрепила его убеждение: необходимо воздерживаться от участия в любой бойне!
Второй шок: Русская революция
Война породила в Европе настроения разочарования и отчаяния, перерастающие в потребность новой религии как единственной силы, могущей дать человеку жизненную энергию. Большевизм и удовлетворяет эту нужду новой религии. Он обещает прекрасные вещи: покончить с несправедливостью богатства и бедности, с экономическим рабством, войной. Он обещает устранить и разобщение между классами, которое отравляет политическую жизнь и грозит развалом промышленности… Большевизм обещает мир, где все мужчины и женщины очищаются посредством труда, ценность которого будет определяться обществом, а не несколькими преуспевающими вампирами. Он хочет избавить от апатии, пессимизма, скуки и всех возможных страданий и невзгод, имеющих своим источником праздность или бессилие