Мать увидела непонимание в глазах сына и пояснила:

– Небалуй – его имя.

Глава 6.

Через несколько вечеров, когда люди предавались беззаботному просмотру телевизора, а за окном ласковое солнце не спеша сменила холодная луна, Углёнок сидел на кухне в обнимку с вЕщёвым мешком, в который ему собрали самое необходимое, что, по мнению кутников – домоседов, ему вполне может понадобиться в долгом пути. Кусочек мыла и заточенный гвоздик от отца, сухарики, сахар и бутылочка с водой от матери, мармеладки от сестрёнки и от неё же втихаря наплаканный до краёв стеклянный бутылёк из-под таблеток, который она решительно сунула братцу:

– Возьми, вдруг пригодится.

Любимый красный огрызок карандаша и записка от имени матери, написанная на обратной стороне куска обоев, как самом прочном виде бумаги, лежали в специальном пластиковом пакетике, чтобы не намокли, случись внезапно дождь.

– Давайте подосвиданькаемся, – серьёзно нахмурив брови и с нотками лёгкой грусти в голосе, сказал Углёнок. – Прощаться негоже, ведь мы должны ещё увидеться. Чай, не навсегда отчий дом покидаю. Погляжу мир и вернусь. Вы не серчайте на меня, коль, что не так.

– Да чего уж там, – пробубнил в густую бороду отец, явно гордясь сыном и думая украдкой: "Не каждый из кутного народца способен от крыльца родного на шаг отойти, если в доме тишь да благодать. А мой то сорвиголова, эвона как крылья расправил да в какие дали навострился!".

Домовёнок ласково обнял мать, прижал к плечу сестрёнкин нос, которым она шмыгала вовсю, стараясь не заплакать. Пожал по-взрослому мозолистую ладонь отца и присел вместе со всеми. По традиции на дорожку.

Они смотрели на тень от узкой вазы с букетом цветов, которую отбрасывала луна на крышку обеденного стола, и каждый молча думал о своём. Тень неспешно перемещалась по узорчатой скатерти. Когда она достигла угла столешницы, отец сказал, чувствуя, что накатывается волна скандала:

– Сейчас анчутки в дверь позвонят, и пойдёшь. Они одни магнитный замок подъездной двери открыть способны, а мы, домовые, лишь заклинание для открытия обычных механических замков разумеем.

– Опять ты всё наперекосяк проделал, – стала заводиться мать.

– Неправда! – в ответ начал оправдываться отец. – Я всё верно им в подвал по батарее отстучал! Они ответили, что сделают как надо и вовремя! Даже наши жильцы сантехников из ЖКО вызывали, – блеснул осведомлённостью Горюня. – Вот как мы перестукивались!

Их полемика была прервана звонком во входную дверь, прозвучавшим неожиданно громко в вечерней тишине, нарушаемой лишь слабым звуком телевизора из-за закрытой двери зала. Семейство переглянулось, и отец сказал громко:

– Пора!

А секунду спустя, спохватившись, напутствовал:

– Лёгкой тебе дороги!

– Спасибо, отец!

Углёнок рванул по квартире, прошмыгнув между ногой ругавшего всяких хулиганов мужчины, который никого не обнаружил за открытой им дверью и оказался за пределами квартиры.

В подъезде он замер, прижавшись к стене, как учил отец, и огляделся. Подъезд был пуст и опрятен. Под потолком светил плафон, и лампа в нём нечасто мигала, доживая свой электрический век. Углёнку даже показалось, что лампа ему подмигивает, приободряя перед дальней дорогой, и он прошептал ей тихое "спасибо" заметно приободрившись. В нём на самом деле появилась уверенность. Он вдохнул полной грудью и расправил плечи. Затем поглядел вниз и, представив, сколько времени ему предстоит потратить, чтобы спуститься на первый этаж, почесал в затылке. Но тут же вспомнил, что кто-то позвонил в дверь. Огляделся ещё раз и тихо позвал:

– Анчутки! Вы где?

Этих анчуток он не видел ни разу, но ясно представлял их неприглядную внешность по описаниям родителей.