Один из солдат уже нашел 13 мертвых оленей (Cervus campestris), и я видел их только что снятые шкуры; другая группа принесла за несколько минут до моего приезда еще семь. А мне хорошо известно, что один человек, без собак, вряд ли мог бы убить семь оленей за целую неделю. Эти люди говорили, что видели около пятнадцати мертвых страусов (часть одного из них мы съели за обедом), а также нескольких страусов, у которых был, по-видимому, выбит один глаз. Было убито множество мелких птиц – уток, ястребов, куропаток.

Я видел одну такую куропатку с черным пятном на спине, как будто от удара булыжником. Ограда из стеблей чертополоха вокруг хижины была почти разрушена, а сам рассказчик, когда высунул голову, чтобы посмотреть, в чем дело, был сильно ранен и теперь носил повязку. Говорили, что гроза разразилась на сравнительно небольшом пространстве; в прошлую ночь мы с места нашего ночлега ясно видели густую тучу и зарницы в том направлении. Кажется невероятным, чтобы подобным образом могли быть убиты такие крепкие животные, как олени; но я на основании приведенных данных считаю, что весь рассказ ничуть не преувеличен.

Вместе с тем я рад, что его правдоподобие подтверждается иезуитом Добрицгоффером[131], который, говоря о местности, лежащей много севернее, рассказывает, что там падал град огромной величины и перебил очень много быков и коров; поэтому индейцы называют это место Лалеграикавалька, что означает «маленькие белые предметы». Д-р Малколмсон также сообщает мне, что в 1831 г. в Индии он был свидетелем грозы с градом, который побил много крупных птиц и нанес много вреда крупному рогатому скоту. Эти градины были плоские, одна из них имела 10 дюймов в окружности, а другая весила 2 унции [ок. 60 г.]. Они взрывали посыпанную гравием дорожку, точно мушкетные пули, и проходили сквозь оконное стекло, пробивая в нем круглые отверстия, но не разбивая его.

Покончив с обедом из мяса убитых градом животных, мы пересекли Сьерра-Тапальгуэн, цепь невысоких холмов в несколько сот футов высотой, начинающуюся у мыса Коррьентес. Горная порода в этом месте представляет собой чистый кварц; дальше к востоку, как я слышал, она гранитная. Холмы отличаются замечательной формой: они представляют собой небольшие ровные участки плоскогорья, окруженные низкими отвесными утесами подобно останцам осадочного отложения. Холм, на который я забрался, был очень мал, не более каких-нибудь двухсот ярдов в диаметре; правда, я видел другие, которые были побольше.

Один из них, известный под названием Корраль, имеет, как говорят, 2 или 3 мили в диаметре и окружен стеной отвесных утесов вышиной от 30 до 40 футов, и только в одном месте в стене имеется вход. Фолкнер[132] сообщает любопытный факт о том, что индейцы загоняли внутрь стены табуны диких лошадей, а затем держали их там, охраняя вход. Я никогда не слыхал о другом таком случае – чтобы в кварцевой формации существовали плоскогорья, в которых, кроме того, как и в том холме, что я осмотрел, не было бы ни кливажа[133], ни слоистости. Мне говорили, что Корраль сложен белой породой, из которой можно высекать огонь.

До по́сты на Рио-Тапальгуэн мы добрались только когда уже стемнело. За ужином меня вдруг поразила ужасом мысль – на которую навел меня разговор присутствующих – о том, что я ем одно из излюбленных в этой стране блюд, а именно недоразвитого теленка, вынутого из чрева матери задолго до срока рождения. Но оказалось, то была пума; мясо у нее очень белое и вкусом удивительно похоже на телятину. В свое время смеялись над д-ром Шо, который утверждал, что «мясо льва высоко ценится, причем по цвету, вкусу и запаху имеет немало сходства с телятиной». С пумой дело, безусловно, обстоит точно так же. Гаучосы расходятся во мнении относительно того, вкусен ли ягуар, но все в один голос заявляют, что эта кошка, т. е. пума, превосходна на вкус.