Подобный опыт удивил, как можно предположить, муллу и Али, наблюдавших мои действия на расстоянии: особенно мулла не мог взять в толк, как столь дерзкая и злобная собака оставила своих малышей. «Однако, – говорит мне он, – вы имели дело только с сукой среднего размера в холке; в деревне у нас есть самый ужасный пес: наиболее крупный и наиболее злобный зверь; мы вынуждены содержать этих животных, чтобы защититься в случае вторжения, когда женщины одними в деревне. Вы видите беспокойного, охраняющего пост на крыше своего дома пса; он уже заметил, что в деревне появились несколько чужеземцев. Всего несколько дней назад четыре русских солдата не сумели защититься от него; он сбил их, чтобы загрызть, вынудив нас бежать им на помощь». Пока он мне рассказывал, я рассмотрел громоздкое животное, которое с расстояния, где я его увидел, мне показалось еще более громадным, стоя на своей крыше, находившейся на противоположной стороне деревни, где мы остановились. «Я не боюсь его, – сказал я мулле, – и я еще раз попытаюсь извлечь действенность из своего метода». И в одном порыве, без оружия, с руками за спиной, я направился к грозному церберу. Али и мулла стали на некотором расстоянии за мной.

Когда я стоял на пороге, а пес меня заметил, то бросился со своей крыши вниз, прыгая и вскакивая, чтобы меня настичь. Когда я увидел пса приближающимся, то замедлил незаметно свой ход, и когда он пожелал прыгнуть на меня, чтобы меня загрызть, я стал неподвижным как стена, обладая суровым лицом с глазами, остановившимися на нем. Охваченное сим незаурядным видом животное быстро остановилось, удвоив свой лай, поворачиваясь вокруг меня. Несколько раз, как бы упрекая себя в недостаточной решительности, он старался победить, пытаясь меня искусать; его морда была лишь в дюйме от моих ног… Но каждый раз новый ужас овладевал им от оной неподвижности и пристального взгляда, его не покидавшего. Он держался по-бойцовски дюжину минут, иногда удаляясь, набираясь смелости, пытаясь меня разорвать, поочередно завывая и лая. Я следовал всегда своей тактике приближения к нему, когда он убегал и соблюдения своей неподвижности, пока он мог меня замечать. Признаюсь, что мое сердце неистово билось на протяжении этой длительной и опасной борьбы, но необходимость дает силу; я знал по нескольким опытам, что я бы пропал, если бы мой враг не только увидел бы меня бегущим, но даже сделав одно движение.

Наконец, пес, достигавший величиной в холке большого дога, внезапно сбежал, скуля, собираясь водвориться на крыше своего дома, находившегося еще довольно далеко от нас… У меня недоставало отваги, чтобы проследовать за ним, и я возвратился к своему хозяину изрядно радующемуся моему избавлению. Я часто применял в России против собак этот метод их укрощения; никогда еще поле состязания не оказывалось для меня столь горячо оспариваемым.

Али и мулла не могли поверить своим глазам; об этом будут говорить, по их словам, еще сто лет в деревне(37).

Приблизившись к нашему портику, я увидел суку, набравшуюся смелости и вернувшуюся на крышу; но как только она меня заметила, то спасалась бегством. Что касается пса, то он не сдвинулся с места своего отступления, довольствуясь тем, что время от времени издавал печальное скуление.

Из котловины Бегретбейли мы прошли в другую очень узкую лесистую долину, где сгруппировалась другая деревня. Все мужчины в ней также отсутствовали. С татарскими женщинами оставался только старец, поддерживающий этику. Здесь мы поменяли лошадей, что оказалось не без труда. Все женщины выглядели бесцеремонными; они скрывали только рот, представлявшийся более сакральным, нежели само горло, которое редко кто из них старались скрывать. Во всем остальном эти женщины нам показались как Армянки; поскольку умели держать перед нами голову, доказав нам, что хорошо справлялись с рассуждением и управлением.