В тот день Владимир Василькович вернулся в город и призвал ирландского священника. Патрик поспешил в княжие покои. Владимир сидел, наклонившись вперед, опершись на колени ладонью одной и локтем другой руки. На его лице читалось напряжение, глаза холодно блестели. Рядом с троном в богатой боярской одежде стоял Борко.

– Ты все еще хочешь умереть в Ятвягии? – спросил Владимир.

– Я все еще хочу проповедовать ятвягам, – подтвердил Патрик.

– Я пущу тебя к ним, но прежде ты честно выполнишь мое поручение. Тебе известно, что произошло под Пултуском?

– Я слышал об этом.

– Скажи, как должно поступить князю, люди которого безвинно погибли в чужой земле?

– Тебе должно призвать всех священников твоей земли молиться об упокоении их душ.

– А скажи, как должно поступить с разбойниками? Не должен ли я наказать их?

– Это твое право, – признал ирландец.

– Вот, – Владимир возвел кверху брови и поднял перст, – это случилось в земле Конрада Мазовецкого. Мои полки готовы к войне. Я могу отдать приказ сегодня, и через день они вступят в пределы Мазовии, мстя за гибель моих людей. Но я не до конца уверен в вине Конрада.

Никто из моих людей не выжил, и нет ни одного живого свидетеля. Не хочу, чтобы напрасно пролилась христианская кровь. Мое посольство отправится в Черск[27]. Может случиться, что Конрад испугается и начнет отпираться. Поэтому мне надо, чтобы ты был там и смотрел внимательно. Поляки – твои единоверцы. Поговори с монахами и священниками при дворе. Узнай правду. Если честно выполнишь свое дело, получишь награду и разрешение на проповедь в Ятвягии.

Патрик закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Я не могу дать тебе времени на раздумье, – сказал Владимир, – решай здесь.

– Я выполню твою волю.

– Добро, – кивнул князь и посмотрел на Борко, – отправляйтесь сегодня. Солнце еще высоко, – потом снова обратился к Патрику, – я буду ждать вестей от тебя три недели. Потом начну войну.

У избы Патрика ждал молодой дружинник из городской стражи. Он привел беглеца с крадеными вещами. Стражника это приключение развлекло, и он от души смеялся. Патрик холодно посмотрел на Стегинта, взял свои вещи и ушел в избу, показывая, что не собирается его сторожить.

Полчаса спустя монах вышел. Стегинт сидел на пороге и безучастно смотрел куда-то. Ирландец сел рядом.

– Мой путь изменился. Мне надо отправляться в другую страну и пробыть там какое-то время. Потом, возможно, я смогу пойти в Ятвягию. Я не принуждаю тебя сопровождать меня. Ты волен идти, куда захочешь.

– Если уйду один, меня опять схватят?

– Возможно.

– А ты будешь меня кормить, пока мы не дойдем до моего леса?

– Я буду делиться с тобой всем, что будет у меня.

– И ты расскажешь мне, что за люди… сидят в твоем мешке?

– Люди в моем мешке?

Патрик достал книгу и обеспокоенно осмотрел ее, чтобы убедиться, что маленький дикарь не повредил переплет. Стегинт настороженно косился на проповедника. Он не чувствовал за собой вины, но видел, что Патрик сердится.

– Это ты, ты сам дурень, что дал мне носить твой мешок, – оправдался ятвяг на всякий случай, чтобы чужеземец на него не злился.

– Пожалуй. Но если ты еще раз назовешь меня дурнем, я не буду тебя кормить. И не возьму с собой. И не расскажу… что за люди сидят в моем мешке.

Сухой путь от Берестья до Черска был короче речного. Хороший гонец с поводными конями смог бы преодолеть его от восхода до вечерни. Обычным путникам на это путешествие требовалось три полных дня.

Четверо всадников – Стегинт сидел за спиной у Патрика – выехали из Берестья вечером, до ночи успели переправиться через Буг, проехали несколько поприщ и заночевали в небольшой деревне. Утром продолжили путь.