– Твои цели чисты. Но, по правде сказать, я не понимаю, как помочь тебе.

– Святой отец, мне открылось, что духовник Конрада обитает в стенах этого монастыря.

Старый аббат бросил на гостя короткий взгляд.

– Зная обычаи князей и королей, – продолжил Патрик, – я думаю, вы и есть этот человек. А то, что вам известно о нашей миссии, еще больше утверждает меня в этой мысли.

Аббат остановился не поднимая глаз.

– Я не покушаюсь на тайну исповеди, – заверил Патрик, – но, может, как человеку, близкому ко двору князя, вам открылось что-то важное, что было сказано не при совершении таинства.

Аббат огляделся по сторонам и снова посмотрел на Патрика.

– Я так отвечу тебе, брат: Конрад не причастен. Не пытай меня дальше, иначе ты будешь искушать меня преступить законы, установленные не на земле и отвечать по которым придется в вечности. Я не сказал бы и этого, если бы не понимал, как много положено на чашу.

– Святой отец, можно ли думать, что послать убийц мог кто-то из ближайших князей – родственников Конрада?

– Болеслав Стыдливый – набожный правитель, хоть и не любит нашего князя. Что до младшего Болеслава, о нем мне трудно судить. Месяц назад он посетил Пултуск, не испросив разрешения брата. Ведет себя, словно Мазовия по-прежнему – общее владение. Стражи города не отважились закрыть перед ним браму. Куда он направился потом, неизвестно. Еще был некий знак, который как бы показывает на него. В те дни под Плоцком увидели русскую ладью, и говорят, это был призрак. Да. Не удивляйся, мой брат, и не думай, что старик сошел с ума. Корабль подошел к пристани в сумерки, но из него никто не сошел на берег, а наутро его уже не видели.

– Может, это и была одна из тех ладей?

– Нет. Корабли потопили под Пултуском – в том месте, где на них напали.

– Тогда, может, под Плоцком видели какую-то другую русскую ладью?

– Я бы тоже так подумал. Но то была не торговая, а княжеская ладья. И это не единственное чудо. Были знамения. Многим снились вещие сны. Давно умершие родственники являлись и предупреждали об опасностях. Еще говорят, люди в окрестностях Пултуска видели мертвецов, вышедших из могил и бредущих по лесу…

Ночевали в маленькой келье за храмом с двумя кирпичными и двумя деревянными стенами. Узкое оконце против входа, сено вместо лежанки. Патрик зажег лампаду, достал из сумы странный крест с кругом в середине, закрепил его основание в щели меж камнями, стал на колени и молился.

Стегинт казался задумчивым.

– Там такие же рисунки, как в твоей книге, – сказал вдруг ятвяг.

Ирландец прервал молитву, неспешно перекрестился и обернулся к отроку.

– Где?

– В храме.

– Ты был внутри?

– Да.

– Тебе понравилось?

– Да.

– Что именно понравилось?

– Там – как в лесу.

– Странная мысль. Давно тебя забрали из твоего леса?

Ятвяг не ответил.

– Ты скучаешь?

Ответа не последовало.

– Я знаю, каково это – тосковать по родине.

Ятвяг нахмурился. Патрик оставил его и вернулся к своим занятиям. А Стегинт унесся мыслями в тот мир, который потерял и в который он не собирался пускать чужого человека. Он увидел старые сосны, покрытые мхом белесо-зеленого цвета. Торчащие из земли трухлявые рога умерших деревьев и тут же их рухнувшие тела, уже захваченные густой зеленью. Настороженная морда мохнорогого лося вдали за ровными стволами. Высокие папоротники. Вечернее солнце, насквозь пронизывающее светом недра хвойного леса. Громадные зубры, стадом пасущиеся на открытом лугу у реки, к которым лучше не подходить близко, особенно в это время года в конце лета. Корни, подмытые водой, протоки меж островков, ряска, густо покрывшая водную гладь…