Они сначала хотели объявить эту дату красным днем календаря. А как же иначе? Но блудный член семьи, зачисленный в покойники, спустя три месяца замяукал под дверью квартиры. Радовались настолько бурно, что не заметили на теле любимца признаков заразной болезни, именуемой стригущим лишаем. Поэтому внезапное открытие ввергло всех в состояние, близкое к потере пульса. Жалость жалостью, но выходов было два: либо усыплять, либо отпускать обратно на волю. Естественно, выбрали второе.
Дед отвёз Борьку в район стадиона «Динамо», но тому непостижимым образом удалось запомнить обратную дорогу. Велико же было удивление Генки, когда он снова обнаружил безнадёжно больного друга лежащим на подоконнике. Тогда местом ссылки выбрали Серебряный Бор. Оттуда бедняга уже не вернулся. Прожил кот по данному адресу два года. К этому времени Толстиков закончил обучение в первом классе и подружился с Андреем Спиваковым и Таней Мироновой. Они не только являлись его одноклассниками, но ещё и жили по соседству. Кроме того, ребята боролись за право ухаживать за этой представительницей прекрасной половины человечества. Гена находился здесь в более выгодном положении, потому что родители девочки, работники ипподрома, дружили с его дедушкой и, уходя на работу, которая протекала в основном в вечерние часы, отправляли дочку к ним. Дети вместе играли, делали уроки, занимались всякими глупостями, даже пытались целоваться, подражая взрослым.
В школу Толстиков попал непростую. Ни в каком другом заведении среднего уровня, базирующемся во Фрунзенском районе, не преподавали английский язык со второго класса (по крайней мере сам он об этом не слышал). Дети ещё по-русски толком не могли ни писать, ни разговаривать, а их заставляли перед зеркальцем тренироваться в иностранном произношении. У одних это получалось сносно, другие же, в том числе и Геннадий, мычали, словно коровы, блеяли козами и хрюкали, точно свиньи. Единицы и двойки посыпались в дневник Толстикова, как из рога изобилия. Один раз за диктант учительница ему вообще безжалостно влепила ноль, потому что в каждом слове он сделал по несколько ошибок. Подобная «прыть» в учёбе не могла не повлиять на итоговые оценки, и, в конце концов, классный руководитель проявила принципиальность, лишив отстающего летних каникул. Конечно, в августе с горем пополам он исправил «неуды», но расписанное светлыми красками знакомство с Деревней, отложенное на целый год, настроение испортило.
Когда всё же историческая поездка состоялась, Генка узнал, что такое: купаться в чистом, прозрачном озере, дышать настоящим, свежим воздухом, бегать босиком по росистой траве и пить сводящую скулы родниковую воду. А ещё в его жизни появились новые лица.
Во-первых, пра-пра-бабушка, к которой они с дедушкой приехали в гости. Она была похожа на ведьму из страшного сна, и Толстиков боялся даже одного её вида. Зато соседский Мишка со своей родной сестрой Наташей были зачислены им в штат друзей без каких-либо проверок. Ему хватило всего полдня, чтобы увидеть разницу между заносчивыми московскими ребятами и непосредственными, временами наивными «аборигенами Берендеева царства». Не успел он опомниться, как непоседливый Мишка познакомил «столичного пацана» с братьями- близнецами Клочковыми – Толиком и Семёном и с девчонками – Галей Немоляевой и Тоней Черноусовой.
В феврале того года Генке стукнуло девять лет, и он, конечно, ничегошеньки не знал о взаимоотношении полов, но тягу к милым созданиям чувствовал.
Окунувшись с головой в деревенскую круговерть, он совершенно забыл о городском шуме и с весёлой гурьбой местных сорванцов совершал «набеги» на колхозный сад, употребляя при этом до боли в животе неспелые и немытые яблоки; ловил карасей самодельной удочкой, дотемна «разбойником» скрывался в зарослях живописного парка от «казаков». Генка перерождался душой и, если бы не обременительная необходимость жить там, где положено, среди холодных и мёртвых зданий, то никто бы не смог его вернуть в город, который в одночасье стал ненавистным.