Доктор еще поговорил с Санькиной мамой о режиме питания больного и, пообещав через пару дней снова их навестить, ушел.

Федор Павлович Лапшин был человеком добрым и веселым. Саньке он напоминал тамаду или конферансье – такой же громогласный и многословный. Энергия из этого человека просто била фонтаном. Санькина мама называла его неисправимым оптимистом и часто повторяла: «Твой оптимизм – неиссякаемый дар».

Когда дядя Федя, как называл его Санька, приходил в гости к Быструхиным, их квартира наполнялась шумом, смехом и весельем. Саньке нравился дядя Федя, и он всегда радовался, когда тот навещал их семью. Если Саня не гулял и не проводил время за компьютерными играми, значит, в гостях у Быструхиных был Федор Павлович Лапшин.

Обычно разговоры за столом на кухне перетекали в шахматную партию в гостиной. Так традиционно проводили время после ужина Санькин отец и дядя Федя, два старых друга. Санька любил наблюдать за игрой, которая всегда сопровождалась смешными комментариями дяди Феди. В эти моменты он уже выступал в роли спортивного комментатора, чем очень забавлял Саньку. Иногда партии длились не один час и даже прерывались из-за того, что на следующий день кому-то из соперников, а как правило, обоим, нужно было рано вставать на работу.

Санькин отец иногда называл дядю Федю Хранителем. Что это означает, никогда не объяснялось, но Саньке нравилась вся эта таинственность. Возможно, друг Александра Ивановича был хранителем анекдотов или веселых историй, потому что знал их великое множество, да и рассказчиком был замечательным. На любой случай у него всегда была припрятана студенческая байка, жизненная мудрость или знаменитая цитата кого-нибудь из великих.

Своей семьи у дяди Феди не было, поэтому он щедро дарил свою любовь Саньке и его родителям. Все домашние праздники и любые семейные события Федор Павлович Лапшин старался проводить вместе с Санькиными родителями. Как-то он даже помогал с ремонтом в их квартире.

Дядя Федя больше походил на папиного брата. Только Санькин отец был худой и более сдержанный, спокойный, а Федор Павлович, наоборот, был человеком полноватым и шумным. Вместе с Санькиным папой они дополняли друг друга, как лук и стрелы, где Александр Иванович был луком, а Федор Павлович – толстеньким колчаном, плотно набитым стрелами.

Теперь, когда с Санькиным отцом произошло такое несчастье, казалось, что единственным человеком, способным помочь оставался лишь дядя Федя. Уж он-то быстро поставит своего друга на ноги.

После ухода врача Санькина мама тут же позвонила Федору Павловичу и сообщила о случившемся. А к вечеру дядя Федя приехал домой к Быструхиным. Наталия Сергеевна рассказала, что произошло:

– Федя, спасибо, что приехал, – начала она с порога. – Он потерял часть памяти, помнит только ранние годы.

– Погоди, Наташ, – перебил Федор Павлович. – Врачи что говорят?

– Врач был сегодня, сказал, что от перенапряжения, – продолжала Санькина мама. – Но я не уверена, что причина в этом.

– Пойдем, расскажешь, как это все произошло, – уже серьезно сказал Федор Павлович. Он был такой же громкий, как и всегда, но сегодня не шутил.

Санькина мама проводила дядю Федю в гостиную и рассказала обо всем подробно, не забыв упомянуть и о светящемся шаре. Санькин папа своего друга узнал не сразу, и разговор у них получался странным, чего и следовало было ожидать.

Дядя Федя пытался разобраться в случившемся, много задавал вопросов, но отвечала на них только Санькина мама. Отец больше молчал или разговаривал в такой же манере, как это было утром во время приезда врача. Дядя Федя глубоко задумался. Но он не выглядел растерянным, напротив, его настрой вызвал у Санькиной мамы больше оптимизма, чем от заключения доктора. Это было видно даже в ее поведении, ушли смятение и растерянность.