– Сходить в этот центр.

– Хорошо. А что мне там делать?

– Соглашаться на все, что тебе будут предлагать.

– Ладно, – бросив русые кудри на грудь, сказал я. – Видно, не судьба встретить смертный час на родном асфальте. И над моей над могилкой соловей не пропоет.

И я поперся в центр. Да, забыл сказать, что, пока я обмывал золотой унитаз, бесплатный сын Сезя уже делал ремонт в четырехкомнатной квартире площадью сто два квадратных метра на Зверинецкой улице, что в районе Измайлово. И моя жена Оля тоже делала ремонт. Но уже в двухкомнатной квартире на Лечебной улице, что тоже в районе Измайлово, недалече от Черкизовского рынка, который ныне… А впрочем, я уже об этом говорил. Как время летит!..

В центре, что на Сухаревке, я долго искал, куда и к кому. Оказалось, что мне надо в службу одного окна, что на третьем этаже. Окон оказалось три. И все служба одного окна.

– Остоженка находится в крайнем окне слева, но Нателлы Григорьевны нет, – сообщила мне недружелюбная дама. – Что она, не человек, что ли?.. Что, в рабочее время уже и пописать нельзя… Вы за такие деньги посидите-ка целый день, не пи́савши…

На этих словах Нателла Григорьевна и образовалась. Мать твою! В мои школьные годы такие клевые чувихи вообще не пи́сали! Никогда! Сама мысль о том, что девочки писают, была потрясением основ. Но времена меняются. Сейчас девочки даже совокупляются. Без малейшего намека на духовность. Причем все! Вот ужас…

Я протянул Нателле Григорьевне приглашение. Она его прочитала, достала из сейфа какую-то папку, быстренько просмотрела ее и спросила:

– И на что, Михаил Федорович, вы претендуете?

– Из ваших рук, детка (включился автомат), я возьму все, что вы предложите. Взамен руки и сердца.

Чувиха оценила старомодное изящество кобеляжа, улыбнулась, сняла телефонную трубку и, не набирая номера, сказала:

– Анна Васильевна, тут Липскеров Михаил Федорович с Остоженки… Что хочет?..

Я показал пальцем на чувиху. Она хихикнула и продолжила:

– А что мы можем ему предложить?.. У него три комнаты в коммунальной квартире… Так… Михаил Федорович, трехкомнатную квартиру в Северном Бутове брать будете? Семьдесят два метра.

Я обомлел. В лучшем случае я рассчитывал на однокомнатную метров двадцать пять. А тут трех… и семьдесят два!..

– Как это можно, детка?.. Сударыня… Мадам… Госпожа Нателла Григорьевна…

Телка наслаждалась:

– Понимаете, Михаил Федорович, у вас три комнаты в коммунальной квартире.

– Так там еще Оля и Алеша…

– Нет, Михаил Федорович, Липскерова Ольга Валентиновна и Липскеров Алексей Михайлович уже выписались. Так что там вы один проживаете. А по закону (!) мы не можем ухудшить ваши жилищные условия. То есть мы не можем предложить вам меньше трехкомнатной квартиры.

Я пришел в себя. Немыслимые извивы российского законодательства в сочетании с еврейской мудростью моей русской жены привели к немыслимому результату.

Я бухнулся на колени перед службой одного окна:

– Не прогневайся, матушка Нателла Григорьевна. Соблаговоли оттрапезовать со мной тет-а-тет, антр-ну-суади. Без посягательств на твою честь. Конечно, если сама этого не возжелаешь.

– Нечего, – встряла тетка, которая настаивала на общечеловеческих правах человека писать в рабочее время, – работать надо!

Я подскочил к ее окну:

– Что мадам предпочитает пить? Конь…

– Мартини, – мгновенно предпочла мадам.

– Всенепременно будет доставлено после трапезы с дражайшей Нателлой Григорьевной.

Через два часа мы с Нателлой Григорьевной вернулись из чебуречной с флаконом «Мартини» для ее товарки.

– А я вам, Михаил Федорович, – сказала товарка, – уже и смотровой ордерок приготовила. Только не в Северном, а в Южном Бутове. Чтобы вы не мерзли.