Я спустился с противоположной стороны полотна к разного рода шиномонтажам и почувствовал голод. Почувствовал и понял, что черта с два я его удовлетворю. Потому что я стоял не на земле, а на втором этаже чего-то. И пути у меня всего два: либо обратно наверх, либо свернуть за угол и посмотреть, что там. На предмет спуститься. Во-первых, к метро «Партизанская», чтобы продолжить путь к центру Москвы. А во-вторых, есть хочется, а тут никакой еды нет. Кроме окурка, довольно свежего. Я хоть и не Шерлок Холмс, но догадаться могу, что окурок не с неба свалился… Ан нет, с неба. Как я это понял, интересуетесь, если я не Шерлок Холмс? А с неба свалился второй окурок. Я поднял голову и увидел, что над вторым этажом справа есть и третий. А с третьего видна небритая голова, которая, не удовлетворившись сброшенным на меня окурком, норовит еще и плюнуть. Я еле успел отскочить. Голова вздохнула и сказала:

– Иди направо, там лесенка будет, поднимешься ко мне на пост, и я тебя определю под арест.

– За что?

– За незаконное проникновение.

– Куда… незаконное проникновение?..

– А тебе это знать не положено.

– А ты мне по секрету.

– Не могу. Даже и по секрету. Потому что этого и мне знать не положено.

– А без ареста нельзя?

– Можно. Только прыгать вниз.

И я повернул направо, поднялся по лесенке на третий этаж и обнаружил под небритой головой крепкое полувоенное тело безразмерного возраста. На нем был китель устаревшего образца с четырьмя рядами орденских ленточек, брюки-галифе, а шляпа… шляпа была д-на-панама, ботиночки были «нариман»… И лицо у него было какое-то расформированное. Но значительное.

– Ты кто будешь, арестованный? – спросило лицо одними губами.

– Я? – не сразу принял я к себе статус арестованного.

– А ты что, видишь еще кого?..

– Нет, не вижу, – не стал лгать я. – Инвалид второй группы старший лейтенант Михаил Липскеров.

– Немец?

– Наоборот.

– Вижу. Это я для порядка спросил. Ты какого года?

– Тридцать девятого.

– Молодой еще…

«Эйнштейновщина какая-то… – подумал я. – Как к чувихе кадриться, так старый козел. А как под арест брать, так молодой еще. И кто я после этого?»

– А я, – протянул он мне руку, – гвардии капитан Глушко Семен Евменьич, седьмого года рождения.

«Так, – подумал я, – глюки… А ведь давно не было… Да нет, откуда глюки, если во мне уже года три понемногу… А может быть, я на что-то секретное попал… Высоконаучное… А то откуда же без науки старик двух лет от роду…»

Двухлетний старик усмехнулся понимающе, пронючив мои мысли:

– Не, пацан, не двух-, а стодвухлетний.

«Так, – опять подумал я, – это не глюки. Это нормальная шизофрения».

– Ну и что ты здесь делаешь, отче? – спросил я абсолютно спокойно. Потому что при шизофрении нужно вести себя спокойно, принимать все как должное. В конце концов, есть вариант, что не я шизофреник, а Семен Евменьич. И этот вариант мне нравится больше.

– А я здесь коплю денежку. Я как с войны пришел, так выяснил, что семейства моего уже нет. А другого я завести не мог по причине стыдного ранения. И почти полста лет работал. По разным работам. А когда в начале девяностого собрался помирать, то в стране образовался дефицит гробов. Очередь была на них несусветная. И моя, по моим подсчетам, должна прийти к весне девяносто второго года. Ну, помирать стало нельзя, потому что, кроме меня, в очереди за моим гробом стоять некому. И тут – либерализация цен. Появились гробы. Пропали деньги. Пришлось опять работать. Чтобы накопить на похороны. В девяносто пятом меня от благодарных потомков провели парадом по Красной площади. И помирать стало неудобно. Вроде как я из корыстных соображений помер. Чтобы меня благодарные потомки на халяву похоронили. А в девяносто восьмом, когда я денежек поднакопил, тут тебе и дефолт. Опять помереть не на что было. Потом ждал, когда Россия поднимется с колен. А когда дождался, выяснилось, что все наши денежки на подъем и ушли. Опять живи. А сейчас и подавно не помрешь. Цены растут, как грибы перед войной. Кстати, не знаешь насчет грибов?.. А то то Грузия, то Украина на нас зубы точат. Вот я тут и сижу, охраняю неизвестно что. Чтобы на похороны собрать. Потому что, по скромным подсчетам, на похороны нужно минимум полста штук. Пока. А там видно будет.