С Эдмоном ближе подружились.
Пушкин сумел с двух слов понять —
Незауряднейшая знать.
Звучала в каждом слове речь
Интеллигента, – добрый малый,
С которым можно, и не мало,
Тем обсудить, сумел привлечь
Поэт к себе его вниманье,
Нашёл взаимно пониманье.
Шла шлюпка к бригу, обсуждали, —
Пушкин с Эдмоном так нуждались
В общеньи, быстро убедился:
В душе поэтом он родился,
Что под матросским одеяньем
Есть очень много обаянья…
На бриг поднялись, – пригласил,
Эдмон к себе, прийти просил.
Сошлись они: «вода и пламя»
Как брызги лавы из вулкана,
Речь молниями полыхала
Слова метались как клинки,
Каждый чудес знавал немало,
В речах друг друга увлекли.
Изголодавшись по беседам,
Наш Александр много поведал
Морских дел новому коллеге,
Поведал о своих он бедах…
Эдмон же не скрывал свою
Историю любви несчастной:
К ней подлецы были причастны
Обман, коварство не корю
Уж больше, – нет в мести морали…
Любовь, – ждала его она,
Красавица, почти жена…
Судовладельца дочь давали
Ему, на радость, уж приют
И сговор с нею совершён,
Готов на свадьбу, счастлив он.
К венцу на паперть поведут
Её, и ритуал свершится.
Счастливы будут, словно птицы,
Мечта жить с ней, – уединиться,
Детей иметь, – осуществится!
Поэт пленил Эдмона к дружбе,
Ему стал ближе, и послушней,
И откровенней с ним в ответ,
Сердечных тайн и ран поведал,
Эдмон на свадьбу пригласил,
Но Пушкин скромно отклонил.
Дантес так сильно настоял,
Что Александр той просьбе внял.
В библиотеке он нашёл
Заветный прежде стих, – прочёл.
Эдмон заметил и отдал,
Тот Гёте томик подписал.
В Неаполь прибыли наутро.
Спустили молча паруса,
Пришвартовались, небеса
Закрыли горы, перламутром
Сверкали окна на домах.
Расчёт поэт взял, – при деньгах.
Сердечно попрощался с другом,
И в путь пустился, в Рим, к подруге.
11 Храм в душе Александра
Конечно же не сразу сел
Поэт в карету и уехал.
Как можно? – Берег песню пел,
И рыбаки вторили эху!
Свой труд они споро творили
А их душа в слова рядилась.
Так обласкала слух поэта
Песня Италии заветной.
Мелодии боготворил поэт,
Они в нём зажигали Свет.
Но тут простой рыбак запел
Печально, и струну задел.
У Александра воскресил
В минуту образ, что носил,
Который мужество дарил,
Ему прибавил столько сил.
И вспомнил он, как поселился
На Мойке в Питере с женой.
Душой холодной и чужой
Та стала, – дамой роковой.
В Волконской доме дух царил,
Напоминало о Марие
Раевской – это выше сил.
Ведь раньше сын её там жил!..
Похож! Лицом напоминал
Образ заветный, как укором
Он представал пред ним бесспорно.
И мучась тем, что потерял…
Песня сковала адской мукой.
Везувий он глазом «мазнул»,
Дымилось жерло, по «науке»
Под ним таился Ад, тонул
В нём грешных душ чёрный поток,
Как очередь с суда тех грешных,
Кто Бога вспомнил безутешно
Лишь в скорбный час, – себя обрёк…
Он Храм в душе себе создал,
Писаний принял идеал.
Ведь кто живёт с душой такой,
Найдёт в себе ответ благой:
Куда идти? Что слух ласкает?
Где край той ветхой суеты?
Там в тишине найдёшь и ты
Себе причал, где завершает
Благословенный путь ходок.
Ведь каждому есть уголок,
Куда душою он стремится,
Чтоб от людей уединиться,
С биеньем сердца согласиться,
Его ударам подчиниться
Где дышится легко, где птица
Взлетает, не боясь разбиться…
Он на корабль оборотился,
С привычным парусом простился,
Гладь моря зеркалом блестит,
Поэт на город не глядит.
Предупредил его Эдмон,
Чтоб не зевал в городе он,
Печально славная Каморра
Нашлёт на каждого здесь вора.
Со скукой Александр зевнул,
И в кабачок сразу свернул.
Перекусил, запил вином,
Дал за постой, свалился в сон.
Какое Райское блаженство
Вытянув ноги просто спать!
Не то, что в гамаке дремать
Под вантов скрип и храп (не женский:-)…
Ночей бессонных накопилось