В умении находить такие формы выражения своих претензий, которые могли дать плодотворные результаты, и заключалось продуманное и взвешенное умение «канатоходца», о котором я говорил во введении.

Требовалось четкое осознание грани, за которую нельзя переступать, не «загоняя в угол» собеседника и самого себя. Нужно было сохранить «открытую дверь» для продолжения разговора. Провал не только наносил вред делу развития искусства, ради которого был затеян весь «сыр-бор», но грозил также применением санкций – вплоть до исключения из Союза художников со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Я не склонен думать, что те партийные чиновники, с которыми мне приходилось беседовать и в будущем, за чистую монету принимали наши признания, нередко расплывчатые, руководящей роли партии, но, как я уже заметил, они удовлетворялись хотя бы внешним, формальным ее признанием, своего рода сохранением «норм приличия», так как сами к этому времени уже не были убеждены в чистоте идеологических принципов партии, особенно после 20 съезда КПСС. Для них соблюдение этих принципов превратилось во многом в «правила игры», необходимые для успешной карьеры.

Эволюционный процесс, который вступил в свои права робко после смерти Сталина, набирал силу после 20 съезда КПСС, и в рамках этого процесса отказ от максималистских действий с обеих сторон был единственно плодотворным путем для развития искусства и государственной системы в целом.

Но я вновь забежал вперед…

Возвращаясь к беседе с Поликарповым, мне хочется отметить доброжелательный ее характер. По-видимому, ему было поручено детально ознакомиться с нашими предложениями в непосредственном общении с одним из авторов их разработки. Не буду подробно останавливаться на своих доводах, чтобы не повторяться, так как об этом уже было много сказано.

Я старался наиболее ярко, без прикрас, обрисовать всю ненормальность жизни художников, начиная с первых шагов после окончания института, указывая на огромный разрыв в положении разных групп, а также на случайный характер получения заказов, не могущих обеспечить процесс творческого труда, да и само физическое существование художника и его семьи.

Поликарпов слушал меня внимательно и, как мне казалось, сочувственно, но предварительно, конечно, он имел обмен мнениями по нашим предложениям внутри аппарата ЦК КПСС, а, быть может, и с какими-то высокопоставленными руководителями из мира художников. Он сказал, что в настоящее время у государства, к сожалению, нет средств на внедрение ежемесячного гарантированного минимума по нашей схеме, но пообещал, что какие-то меры помощи художникам будут приняты.

Вряд ли можно было ожидать большего от этой ознакомительной встречи.

Не оставалось ничего другого, как возлагать надежду на поддержку наших предложений I съездом Союза художников СССР, который, как нам казалось, мог повлиять на мнение руководителей государства.

Прошедший 20 съезд КПСС, открывший новую эру – эру эволюционного развития государства по пути гуманизации и демократизации советского общества, вселял в нас дополнительную веру в свои силы.

Какие бы ни были срывы и шатания партийного руководства на этом пути (иногда с эпизодическими рецидивами назад), остановить общую направленность начатого процесса было уже невозможно. Мы это чувствовали.

В период подготовки к съезду художников проходила целая серия собраний как по секциям, так и всего ленинградского союза. На одном из них было принято решение опубликовать наши предложения по ежемесячному гарантированному минимуму в одном из выступлений ленинградцев на 1-м съезде художников СССР.