Из места под одним из балконов раздалась автоматная очередь, которая скосила еще пару зомби. У одного из них, словно арбуз, лопнула голова, а второму пулями перебило ноги, и он завалился на спину, бессмысленно размахивая руками. С яхты что-то оживленно закричали и замахали руками, особенно старался мужик в голубой рубахе. Зычный мужской голос с нижней палубы лайнера откликнулся:

– Фердамт! Цу филе фон инен!

Немецкий? Сенька учил в детдоме английский, но признал родной язык Тиля Линдеманна.

Второй голос, не такой громкий, но веселый и бодрый, продолжил:

– Абшойлихе креатурен фюлльтен аллес, вир кеннен нихт раус! Нихтс, зи верден мих зауген!

Видимо, поняв, что различить слова на яхте не могут, носители языка Рихарда Вагнера перестали орать. Семафор на яхте снова замигал, и Сенька понял, что обмен сигналами продолжился. Видимо, первая попытка немцев прорваться к шлюпке не удалась, и они решили обсудить дальнейшие перспективы.

Наступила передышка, яхта следовала параллельным курсом, правда, несколько отдалилась от лайнера (все же он даже с выключенными двигателями создавал вокруг себя волнение). А немцы больше не палили почем зря. К лебедке подтянулись еще несколько зомби, но теперь их было меньше, чем до стрельбы. Оставался десяток—два мертвецов, остальные находились метрах в тридцати дальше на палубе, не проявляя интереса к своим собратьям по разуму (или по его отсутствию).

«Теоретически, – подумал Сенька, – если отстрелять эти два десятка мертвецов, немцы смогут добежать до яхты и что-нибудь придумать с лебедкой. Следующий вопрос, смогу ли я попасть вниз? Сомнительно. Даже выйдя с камбуза, я сразу окажусь наедине с тремя зомби. И не стоит ждать былого радушия от мистера Риччи, раньше он меня подкармливал, а теперь я рискую стать его едой», – подумал Сенька, но расстроился не сильно. Перспектива опасной пробежки к катеру его не радовала, ведь сиюминутный комфорт и безопасность всегда преобладают перед будущей выгодой. Поэтому пока он решил не обнаруживать свое присутствие, а просто понаблюдать сверху, тем более видно все как на ладони.

Но за день больше ничего не случилось, немцы, видно, разрабатывали план побега из своего укрытия (скорее всего, они забаррикадировались в одном из ресторанов). Яхта продолжала идти рядом, периодически помигивая семафором, а Сенька остался на ночь на верхней площадке, наплевав на безопасность, – больше он сейчас опасался пропустить развязку происходящего.

Ночь прошла тихо. Проснулся Сенька под утро от дикого холода и влаги, покрывающей кожу, – заснул он в одних шортах на шезлонге. Осмотрев бескрайний горизонт с восходящим солнцем и решив, что за несколько минут ничего не случится, он спустился в камбуз и соорудил себе нехитрый завтрак – прохладный вишневый сок из термопака (горячую воду он не пил с момента выключения электричества), яблоко, банан и банка шпротов. Как нагревать воду на корабле без электричества, он еще не придумал, поэтому запасы круп и прочей бакалеи стояли нетронутыми, питался он пока консервами и остатками фруктов.

Согревшись и набив живот, он поднялся на верхнюю площадку и посмотрел на яхту, корабелы тоже зашевелились. Бородачи расхаживали по палубе, кто с чашкой чего-то горячего, кто с весьма недвусмысленными бутылками. Один делал зарядку, размахивая длинными руками-мельницами во все стороны, а, закончив с упражнениями, этот и вовсе исполнил номер – оттолкнулся от низкого бортика и щучкой прыгнул в синюю океанскую воду. Сенька поежился, вот же мужик дает. Яхтсмен нырнул, проплыл пару десятков метров и, отфыркиваясь, залез на яхту по веревочной лестнице, услужливо скинутой одним из моряков. Когда мужик влез на палубу, другой матрос подал ему белый халат, который тот накинул на загорелое тело. Из люка в палубе появилась длинноволосая блондинка в коротких шортах и ярко-оранжевом топе, она подала бородатому большую кружку, к которой он жадно приник. «Надо же, – подумал Сенька, – у них и девушка там есть, вчера ее было не видно. А этот главный, наверное. Хозяин яхты».