Тем не менее, прошло некоторое время, прежде чем Теобальд натянул струну своей решимости, чтобы сделать предложение. Он довольно ясно давал понять, что чувствует себя очень увлеченным, но проходил месяц за месяцем, а Теобальд все по-прежнему оставался подающим большие надежды, так что мистер Элэби, не смея обнаружить, что в состоянии самостоятельно исполнять свой пастырский долг, постепенно терял терпение из-за количества потраченных полугиней, – предложения же все так и не было. Мать Кристины уверяла Теобальда, что ее дочь – лучшая дочь на свете, и будет бесценным сокровищем для мужчины, который на ней женится. Теобальд с жаром вторил мнениям миссис Элэби, но все же, хоть и посещал дом приходского священника два-три раза в неделю помимо воскресных визитов, предложения не делал.
– Ее сердце еще свободно, дорогой мистер Понтифекс, – сказала однажды миссис Элэби, – по крайней мере, я так думаю. Это не из-за отсутствия поклонников – о нет! – у нее их было предостаточно, – но ей очень, очень трудно понравиться. Думаю, однако, она не устоит перед серьезным и хорошим человеком. – И она пристально посмотрела на покрасневшего Теобальда.
Но шли дни, а он так и не делал предложения.
Как-то Теобальд даже доверился миссис Кауи, и читатель может догадаться о том, какое мнение о Кристине он от нее услышал. Миссис Кауи попыталась возбудить в нем ревность и намекнула на возможного соперника. Теобальд очень встревожился, или счел себя встревоженным. Некое подобие мук ревности мелькнуло в его душе, и он с гордостью уверовал, что не только влюблен, но влюблен отчаянно, иначе никогда бы не почувствовал такой ревности. Тем не менее, по-прежнему проходил день за днем, а он все не делал предложения.
Семейство Элэби проявило немалую рассудительность: Теобальду потакали до тех пор, пока пути к отступлению не были практически отрезаны, хотя он все еще тешил себя мыслью, что они открыты. В один прекрасный день, спустя примерно шесть месяцев после того, как Теобальд стал почти ежедневно бывать в доме, зашла как-то беседа о длительных помолвках.
– Я не люблю длительных помолвок, мистер Элэби, а вы? – необдуманно сказал Теобальд.
– Не люблю, – в тон ему ответил мистер Элэби, – как и длительных ухаживаний. – И послал Теобальду такой взгляд, что тот не осмелился сделать вид, будто не понял его.
Он поспешил в Кембридж с такой скоростью, на какую только был способен, и в ужасе от беседы с мистером Элэби, в которой он чувствовал угрозу, сочинил следующее письмо, которое в тот же день отправил с посыльным в Крэмпсфорд. В письме говорилось:
Дражайшая мисс Кристина!
Не знаю, догадались ли Вы о чувствах, которые я давно испытываю к Вам, – чувствах, которые я как мог скрывал из страха обязать Вас помолвкой, которая, если Вы согласитесь на нее, должна продлиться в течение значительного времени, – но, как бы то ни было, я более не в силах скрывать их. Я люблю Вас, пылко, преданно, и пишу эти строки, чтобы просить Вас стать моей женой, так как не осмеливаюсь доверить моим устам выразить всю силу моей любви к Вам.
Я не могу сказать, что предлагаю Вам сердце, никогда не знавшее ни любви, ни разочарования. Я любил уже, и сердце мое долгие годы не могло излечиться от печали, испытанной при известии, что та, которую я любил, будет принадлежать другому. Однако это в прошлом, и, встретив Вас, я порадовался тому разочарованию, какое, как мне одно время казалось, станет для меня роковым! Оно сделало меня менее пылким поклонником, чем я, вероятно, был бы при иных обстоятельствах, но десятикратно увеличило мою способность оценить Ваши многочисленные достоинства и мое желание, чтобы Вы стали моей женой. Прошу, пошлите мне несколько ответных строчек с тем же посыльным и дайте знать, принято мое предложение или нет. Если Вы дадите согласие, я немедленно явлюсь, чтобы поговорить об этом с мистером и миссис Элэби, которых, надеюсь, мне будет позволено когда-нибудь назвать отцом и матерью.