На пути в Н-ск связался с парнями в кабине фуры и задней машине:

– Грустите, черти? Сейчас развеселю. Разыграем ситуацию – менты пытаются остановить. Действуем так – мы блокируем патрульных, вы идёте дальше, и через пару-тройку километров снижайте скорость, поджидайте.

Своим в салоне:

– Выскакиваем все, машем стволами – шмальнуть не вздумайте – и орём оголтело, как кавказцы. Мол, что за на хрен и какого чёрта? Помогать должны, а не палками своими размахивать. Вот вставят их вам, куда следует, тогда узнаете. И прочую пургу. Поорали, в машину и дальше.

Парни приободрились в предвкушении спектакля.

Вот и зелёноблузочники – легки на помине. Гибэдэдэшник стоял у обочины, поигрывая полосатым жезлом, и не думал нас останавливать, только приглядывался с любопытством.

– Дави, поганца, – приказал водителю.

«Рено» резко вильнул к обочине, гася скорость. Спасаясь от его бампера гаишник прыгнул задницей на капот своего автомобиля. Четыре двери распахнулись разом – бойцы в чёрно-белом камуфляже ринулись на ментов:

– Вы что себе позволяете? Вы на кого хавальник разинули? Ты кто по званию? Тебе служить осталось ровно полчаса после моего звонка….

Ну, и прочее в том же духе.

Менты оторопели. Тот, что на капоте, плечами жмёт, руками разводит, слова вымолвить не смеет. Напарник его в машине запёрся. Потешили, одним словом.

Позвонил Сан Санычу:

– К транспортировке товара готов.

– Ну, раз готов, принимай, – озвучил день и час.

Конвоем руководил Макс. Ещё четыре машины с бойцами, рассредоточенные по трассе, вели наблюдение за ДПС. Я сидел в офисе и принимал информацию о движении груза. Когда Макс отрапортовал:

– Товар сдал.

Я ему в унисон:

– Поляну накрыл, – и назвал загородную шашлычку.

Васильевны, предводительствуемые Изабеллой, выразили желание принять участие в корпоративчике, и мне пришлось внушать бандюкам, чтобы вели себя пристойно. Так и было до поры, до времени, пока за столами не зазвучали речи о недостатке женского общества. Тогда я увёз последних – впрочем, интерес был к представительницам другого возрастного поколения и профессиональной ориентации.

Утром в кабинете затеял перепалку с Билли.

– Ты что творишь? – это он мне. – Ты наркоту в Россию протащил.

– И что – не я, так другой. Это Зазеркалье, ирреальный мир. Забыл?

– Ты меняешься с катастрофической быстротой, причём не в лучшую сторону.

– А знаешь, Билли, мне эта жизнь и этот мир гораздо больше по душе, чем наш, тобой прилизанный. Готов воскликнуть – остановись, мгновение, ты прекрасно!

– Не скучно быть Богом?

– Да брось, старик, сейчас бы снял оптимизатор, но где найти такого оппонента? Больше твоих подозрений волнует вопрос – есть ли у этой России свой собственный путь развития, пусть даже через Движение. Помнишь, как Люба мечтала макнуть дядюшку Сэма в ночной горшок?

– Жалеешь, что разоружил человечество и упразднил границы?

– В той жизни мне не о чем жалеть, и есть о ком печалиться. В этой всё представляется иначе. Скажи, разве не интересно, сможет ли Движение вытащить страну из дерьма?

Диалог с Билли прервала Изабелла:

– Там посетитель.

– А где дежурный?

– Наверное, за сигаретами вышел.

– Приглашайте.

Мужчина был скорее интеллигентным, чем робким – слова взвешивал, взгляд не прятал.

– С просьбой к вам. Нет, скорее с обвинением. У меня магазин сантехники – фасанина, чугунина, фитинги, трубы. Георг Кастанян – слышали, армянстрой у нас открылся? – брал в долг по накладным, в конце месяца рассчитывался. Нет, говорит, денег – бери бартером. Муку два раза давал. Потом «жучку» подогнал убитую. Я сказал, хватит – плати наличными, в долг больше не получишь. Он: дай накладные свериться. Я без задней мысли: на, сверяйся, за тобою двадцать тысяч. Он: по субботам буду отдавать по три штуки. Девять отдал, потом пропал на две недели – в Германию мотался, «Мерседес» себе пригнал. Я говорю, гони шестерик за две субботы. Он: какой долг – я с тобой рассчитался. И накладные у него остались – в прокуратуру не пойдёшь. Может, вы поможете?