Я вздохнула, успокоилась, буркнула мрачно:

– В доярки подамся.

Бабуля, весело:

– Ага… то-то Сашенька обрадуется… он-то растил-растил себе ресурс с кем нужным повязаться родственными связями, а тут – нате.

Вот – бесит! И то, что правду режет. И постоянные эти контры бабули с отцом. Захотелось рявкнуть, но она опередила – хлопнула ладонью по столу и рявкнула:

– Короче!

И продолжила гневно, резко, давяще:

– Эти сны твои – вещие. Мне видится, что это у тебя чуйка вопит, что надо научиться стрелять. Или тебе – звездец. Причём не через десять лет, а скоро. Ну, или учиться надо вот сейчас, потом – всё, поздно. Ты – за этим ехала?!

Я – замерла. В шоке. Ну, не видела никогда её такой. Чтобы орала на меня. И от бреда этого её про вещие сны и чуйку.

Бабуля устало сгорбилась, встала, буркнула:

– Пойду полежу что ли.

И, на ходу, не оборачиваясь, добила:

– А ты – хошь продолжай сопли жевать, хошь – иди учись. Мне пох.

Ушла. А я ещё раз закурила, хотя уже перебор был никотина. И осталась тупить в кружку. От всего этого тупить – от чувства, что обосралась, и что у бабули крыша – того.

Потупила, потом запустила скрипт «посуда». Встала, пошла собирать – мыть.

Бабуля – уснула. Будить попрощаться – не стала.

Вечером сидела ни туда, ни сюда.

Привычно налила коньяку, врубила сериал, начала нажираться, чтобы уснуть. И увалилась в какое-то унылое безмыслие. Поганенькое. Очень непривычное ощущение, что я где-то серьёзно лажаю, но не вижу, в чём и исправить не могу.

Выдернуло рявком рекламной паузы.

Вообще они суки с этой накруткой децибелов. Но вот тут – в тему пришлось.

Оставила недопитый стакан, сложила ноут, переползла в постель. Попялилась в потолок, предвкушая очередное пробуждение. Но дежурного страха, который забивала коньяком – не было. Наверное, потому, что внутри уже решила.

Прошептала-прошипела в потолок это решение:

– Да ну нах! Ещё раз присниться – заберу документы.

Закрыла глаза и ушла в сон.

Теоретически, наверное, мне снилось что-то ещё. Но запомнилось вот такое:

Ночь, лес. Поляна. Костёр. У костра на камне – котелок.

Я как бы лежу на куче веток, покрытой брезентом. И дремлю, глядя в огонь.

Вижу, не выходя из дрёмы, что из кустов за костром выходит прабабушка в пятнистом комбезе и винтовкой на плече. Она принюхивается, хмыкает. Садиться, берёт с травы дюралевую кружку, зачёрпывает из котелка. Дует на кружку, потом очень шумно всасывает-вдувает с поверхности.

Вот этот громкий засос выбивает из дрёмы. Рывком сажусь, осматриваюсь, въезжая в окружение.

Прабабушка говорит глухо-мрачно:

– Чаю будешь?

Я пару секунд гляжу на неё, потом неверяще-глуповато уточняю:

– Пра… прабабушка?

Прабабушка:

– Меня Надя зовут. Как жену Ленина.

Сижу, тупо пялюсь на то, как она посасывает чай. Вижу в траве ещё кружку, беру, зачёрпываю. Дую, шумно засасываю с поверхности. Краешком сознания удивляюсь себе. Звук-то неприличный, я и не умела так никогда, а вот тут вдруг…

Надя холодно ровно бросает подтверждение мыслям:

– Угу.

Наверное, мыслям. Я неуверенно начинаю спрашивать:

– Надя… а…

Надя перебивает, резко, мрачненько:

– Так. Времени – немного. Я – кратко.

Надя переводит взгляд в огонь, вздыхает, отхлёбывает чаю. Говорит резкими тихими тяжёлыми фразами:

– Объяснять – не буду. Не поймешь. Запоминай. Меня убили в доме. Из пистолетов. Потому что не умела работать с двух стволов врастопырку. Был мастер. Предлагал обучить. Отказалась. Померещилось, что власти надо мной хочет. Теперь это – твоё. Сделаешь – будешь. Нет – нет. Всё.

Надя встаёт. Стоя, отхлёбывает чай. Выливает остатки в землю. Роняет кружку. Чуть подпрыгивает, машинально проверяясь на «звон». Поворачивается уходить.