Дальнейшее я помнил плохо, будто всё время засыпал. Меня раздели и положили на кровать. Комната была вся белая, и эти бродили рядом, и слабость в теле была такая, что руку поднять было невозможно. Я понимал, что не важно, кем они были, но я хотел с ними поквитаться. А они ещё и Пылю с Зашем убили… А ведь Заш… И тут меня как подбросило: понял я, что получилось то, что и хотел Заш. Не знаю уж, почему, но других они убивали, даже не глядя, только меня пожалели, даже по-своему подлечили. И я вновь заснул, на этот раз, кажется, надолго.

Глава IV. Фрейм «Неофит»

Из наставлений Имперской армии Её Императорского Величества: «…Также предписывается оказывать медицинскую поддержку и расположение военнопленным, допускается смотреть на них чуть сверху и искоса, чтобы чувствовали благожелание, но и превосходство ваше…»

Следующее, что вспомнил: я попытался открыть глаза. Получилось не сразу. Комната. Как госпиталь вроде. Но не для «сирых», а вроде как для вельмож. Всё белое.

Рядом стояли двое: не черти, люди вроде, только разные, один на другого не похож… Первый был конопатый, с завитушками в каком-то мудрёном пенсне, закреплённом на ушах. У нас такое носил дьякон. Этот конопатый что-то объяснял второму – лысому, жилистому военному. А белый халат, как я слышал, в хороших больницах даже военных заставляли надевать, и те не перечили. Я понимал, что этим могу всё рассказать: отбили, получается, меня у чертей. Уже не знаю, как это случилось: наш-то князь струсил, убежал, а император сумел-таки победить. И меня смогли найти – в аду или где-то ещё. Я даже заплакал.

Но стоило мне застонать, как конопатый встрепенулся, взглянул на меня – и его взгляд изменился. Он сразу забегал, засуетился, всё бормотал на своём языке, спрашивал что-то, а я, как рыба, только открывал рот, не понимая ни слова. Может, он иностранец? Могут же у нас врачи-иностранцы быть! Хотел его обматерить на нашем – так все слова вылетели. Наши-то матюги каждая зараза с любой точки света понимает.

Вдруг военный что-то ответил, причём серьёзное что-то – у очкарика аж глаза что медяки сделались. Тот вновь забегал, сначала с железной палкой какой-то, к голове моей её всё прикладывал, потом будто трубу надел, цокнул: видимо, что-то не понравилось. Другую взял, снова…

А я только трясся, глядя на военного… и вдруг увидел, что у него халат немного сбился, а из-под халата чёртова кожа торчит! И у меня потемнело в глазах. Понял я, что вот он, ад. Я теперь совсем один, а они меня родной страной дразнить станут или Молота ко мне присылать – и каждый раз нового, а тот будет говорить, что один раз ударит, и будет это вечно… Тут же захотелось умереть, убежать, заснуть, но сил не было.

Тут конопатый подошёл и напялил мне на голову что-то вроде тазика. Я подумал, что пытать будут. У них, конечно, все было не как у нас – дыба, пальцевёртка там, ногтеснималка: они одну свою адскую песню споют – и поминай как звали.

Потом я как будто захворал. Эти двое вышли, а я всё не мог пошевелиться и в то же время так хотел вскочить и выбежать куда-нибудь. Я даже комнату уже не осматривал. Я помнил, что всё здесь белое: стены, потолок, пол, табурет прикроватный, да что-то яркое на потолке.

Единственно, на одной из стенок выделялся какой-то чёрный круг. Я сначала посмотрел и забыл – кто их знает, зачем он. Потом боковым зрением заметил: в нем постоянно что-то мелькало, причём настолько быстро, что я даже не смог разглядеть – просто что-то светлое, двигающееся по дуге. Это что-то пролетало примерно раз в минуту и, признаюсь, на какое-то время стало единственным моим развлечением. Я просто наблюдал за движением в круге, таким же непонятным, как и всё окружающее.