А незачем его заливать.

Он стоял и смотрел мне в глаза. Кристина тоже не двигалась. На их лицах уже нету той праздной улыбки, но и беспокойства я не чувствовала.

Внутри меня закипела ненависть.

Я увидела на столе нож, на котором остались следы плавленого сыра.

Одно мгновение и, схватив его, я развернулась к Кристине и всадила его ей в живот.

Секунды стали годами.

Я не понимала, что происходит.

Он закричал, сорвался с места к ней. Она схватилась за рану и начала скатываться по полке вниз. Не сразу, а в течении секунд десяти.

Я сделала еще один удар в сердце.

Я убегаю.

Он в шоке замешкался и мне хватило времени, чтобы выбежать из квартиры. Из до боли знакомой квартиры.

…Сейчас я иду в толпе людей. Мне хватило буквально три минуты, чтобы вспомнить все то, что произошло за эти три дня. Думала ли я, что когда-нибудь смогу убить человека, которого очень сильно люблю? Нет, никогда. За всю жизнь я не обидела намеренно ни одно живое существо. Говорят, что убийцами рождаются. Надеюсь, что я не была рождена убийцей.

Я сейчас не могу себе найти хоть малейшее оправдание своему поступку. Я даже не могу объяснить, как у меня хватило духу взять нож и проколоть им не говядину или свинину с курицей, а живого человека. Любимого человека.

Загорается красный свет на пешеходном переходе на главном проспекте страны. Вдалеке слышится звук милицейской машины.

Все стоят и ждут зеленого света.

Я не жду.

Мне теперь уже некуда идти, меня ждет расправа.

Выбегаю на середину дороги с закрытыми глазами

и

жду.

Ночь. Я сижу в толпе стоящих людей, непонятно где. Я на остановке. Последнее что помнит моя голова, это то, как бегу на красный свет, в попытках скрыться скорее не от милиции, а от самой себя.

Подъезжает автобус, но никто не идёт к нему, даже не оборачивает головы, будто его и нету. На нем нету таблички с указанием места отправления и прибытия, он безымянный. Мне некуда идти, так что меньше чем за секунду я подрываюсь с места и забегаю в автобус. В нем никого. Я единственный пассажир. Сажусь на последнее сиденье, напротив меня водительское зеркало. В нем отражение симпатичного парня, который мне улыбается. Не получается выдавить из себя ответную радость, поэтому делаю вид, что не заметила.

Я поворачиваю голову вправо и смотрю в запотевшее от теплоты окно. Автобус трогается.

С детства я страдал от одиночества.

Слово «страдал», возможно, слишком гиперболизирует мое мироощущение и заставляет вас думать, что я один из многочисленных нытиков, которые всю жизнь кричат «меня никто не понимает. Я -Д'Артаньян, а все..»

Но на самом деле, во мне всегда было что-то такое, что заставляло людей отстранятся от меня и даже собственный отец за все детство и юность лишь два раза обнял мое пухлое тельце.

Я не знаю, почему все происходило именно так, а не иначе, но мне было очень грустно и частенько приходилось разговаривать с машинкой, которую подарила мне бабушка. Этой игрушке открывалась моя душа и я мог часами рассказывать о том, что видел сегодня в цирке или что ел на обед в школе.

Я как-то сумбурно начал свой рассказ. Меня зовут Дин. С самого детства я был один и все делал опять же один. Иногда мне разрешали выйти пройтись по улочкам совсем старого Нью-Йорка, по не всем известному району что для иностранцев, что для мира в целом, который называется Квинс и имеет три отличительные особенности:

1. Иммигрантов разных мастей в этом районе больше чем в любом другом и лучше по ночам здесь не ходить без пистолета или крепкого с огромной силой, а желательно и кулаками дружка.

2. Именно в этом боро (так называются административные единицы в Нью-Йорке) находится Международный аэропорт имени главного красавчика-президента США Джона Кеннеди.