Алекс понятливо покивал, и они болтали, пока не приехали.

Она побежала переодеваться, а его оставила на кухне.

Прежде показала ему на чайник, на сахар, на стул.

Алекс огляделся. Он сидел на большой кухне –

Между ней и залом была широкая стена.

Вдруг в зал кто-то вошёл, вроде сел.

А может, и нет. Что-то сшуршало.

И потом наступила тишина.

Алекс тихо хлебал чай.

Выйти в комнату?

Остаться тут?

Решение.

*

– Здорова, Валера, брат! – загрохотали быстрые шаги, и раздался резкий голос. – Чё, прикемарил чутка?* (задремал?)

– Здорова, Комар. – Послышался вздох дивана, с которого приподнялись. В воздухе пронёсся шлёпающий звук рукопожатия.

– Был у Аттала-то? Видел, как его скособочило? – снова послышался колкий голос, взвинчиваясь. – А ведь он с самого начала тогда говорил, что у него башка трещит. Тукает, говорит, у глаза. Потом приехали, винишка выпил, вроде, всё прошло. А на утро встаёт…

– Где всё произошло то? Вы же к Микеле на день рождения поехали? – было слышно, как снова плюхнулся на диван Валера.

– Так на денюхе все и скомкалось! Я ж тебе рассказываю! Сначала вроде без изменений было, до трех утра бухали, всё нормально. А часов в девять он встаёт, в зал выходит – справа рожа опустилась вниз, нога плетется, рука висит. Я сижу за стойкой, пивком похмеляюсь, а тут такая картина. Я ему: «Чё с тобой, Аттал?». А он на меня смотрит выпученными глазами, второй рукой чё-то машет и мычит: «Э-э-э». Я за Мишкой бегу к нему наверх, в спальню. Открываю дверь, а он там с двумя бабами спит, с голыми, – усмехнулся Комар. – Одна рядом лежит, а у второй во рту…

– Короче, Витя, не томи, что там дальше было-то? – раздраженно перебил Валера.

– Валера, так я тебе и говорю! Я заорал, мол, Иванычу плохо! Все вскочили, побежали вниз, а он там стоит посредь комнаты, глаза свои пучит и нам так уверенно, с интонацией: «Э-э-э-а-а». Я чуть не засмеялся, не при всех это будет сказано. Но реально, не смешно. Микеле его усадил на диван, сам в штаны влетел и побежал. Кричит: «Я за врачом, он профессор, сосед мой». Я хожу туда-сюда по комнате. Жду. Одна из девок халат накинула, сидит, молчит, губы кусает. А вторая вскочила, шторы, говорит, нужно задернуть, покой нужен для нервной системы, форточки открыла. К Атталу подбежала, попросила прилечь, несколько подушек под голову и спину положила, пледом укрыла. Тазик зачем-то притащила, на пол поставила и голову в эту сторону на бок повернула.

«Молодец. Всё правильно сделала», – подумал Алекс, а Витя Комар продолжал.

– Первая потом убежала наверх, уже одетая сверху спустилась, молча сумочку на плечо, ноги в каблуки и за дверь. Та девка, которая за Атталом ухаживала, сказала потом, что ту муж дома ждёт и прибьёт, наверное. Он её вчера до девяти вечера отпустил, а она только в десять домой явится. Утра. Ещё пьяная. И без трусов, забыла их там, прикинь, – загоготал Витя.

– Витя, не тяни резину за уши. Чё там с хозяином дальше?

– Так я и говорю. Долгонько Морозини не было, час где-то. Он потом с дядькой седым прибежал. Мозгокрутом, ну этим, врачом по голове, Гаврильским что ли? В допотопных очках такой.

«Гавриловским», – щелкнуло в голове у Алекса. И он ещё внимательней прислушался.

– Тот говорит: «Нужно срочно в больницу, на ризограф!»

«Томограф, малака, МРТ-томограф», – снова мысленно поправил его Алекс.

– Микеле убёг за мобили, а Гаврильский в это время ему какой-то укол сделал, прямо в живот почему-то. Через минуту Мишка ко входу подъехал на допотопном ещё автомобиле, бензиновом, здоровенном, жип называется, знаешь, да? В общем, Мишка со мной вперёд, Аттала сзади положили, а Гаврильский рядом с ним сел, под голову подушек наложил, окна открыл, и рванули мы в Аквилейский больничный городок. По дороге Гаврила уколы делал в живот, в нос брызгал, хотя чё брызгать, соплей то нет? В общем, приехали, и сразу в реанимацию. Меня в приемном покое оставили бумажки заполнять, а Микеле с Гаврильским дальше пошли. И почему-то меня в реанимацию не впустили, а им даже слова не сказали?