– Арефа, – борясь с тошнотой, прошептала Демира, – колдун отсёк им головы и выпотрошил их черепа?

– Мне про то неведомо, – отозвался юноша, спокойно поправляя фитиль в одном из светильников, – мессир принёс тебя, раненую, беспамятную, бросил мне под ноги мешок с этими черепами и велел сделать из них лампады. В эту же ночь он спустился в этот зал и зажёг их взглядом – все двенадцать. Потом долго стоял посреди зала, скрестив на груди руки, и от тела его шёл едва зримый голубой свет. Потом сказал: «Видишь, Арефа, как горит масло в этих светильниках? Так же горят в аду души тех, кто хотел погасить этот луч света».

– Что он может знать о свете! – горько вздохнула Демира.

– Он знает, – ответил Арефа, с тихим благоговением глядя на неё, – и хоть очи твои чёрны, как безлунная ночь, в них живой ясный огонь. Косы твои пахнут летней травой, все краски солнца играют на твоём лице. Ты истинно дитя Солнца. Не Луны.

Демира вздохнула. Цветистые речи из мужских уст не ласкали её гордыню, не трогали слух и вызывали лишь досаду. Она молча прошла в середину зала, где стояла огромная, под потолок, золотая статуя богини Гекаты. Может, и не золотая, а лишь покрытая позолотой. Откуда столько золота? В этих скалах сокрыта золотая жила? А может, сам колдун плавит золото здесь, под землёй?

У подножия статуи был сооружён массивный каменный жертвенник, пятна засохшей крови темнели на нём, и воительница ощутила нестерпимое желание поскорее уйти отсюда, подняться из подземелья к свету. Она шагнула к крутым ступеням, Арефа догнал её, взял за руку и помог выйти. Юноша прожил с Арий Конрадом всю жизнь, с рождения, и ничто не смущало его в этих отшельничьих покоях, а у Демиры всё увиденное вызывало смятение. Когда они вышли из каменных чертогов, её ещё долго сотрясала дрожь.

– Улететь бы птицей, – тихо молвила она, глядя в серую прозрачность осеннего неба.

– Твой конь пасётся по ту сторону горы, – отозвался Арефа, – ты можешь уехать, когда захочешь.

– Завтра, с первым лучом рассвета, – решила Демира.

Юноша смотрел на неё, и печаль таилась в его взгляде.

– Далёк твой путь? – выговорил он через силу.

– О да, – взгляд воительницы, устремлённый вдаль, был отрешён и холоден, – я пересеку Киммерию и двинусь на Север. Там я найду своё королевство. Я верю, что где-то оно есть – моё королевство.

– А король? – голос Арефы звучал совсем безжизненно.

Демира повернулась, смерила его тяжёлым взглядом, и уголки её красивых, чуть полноватых губ дрогнули в презрительной усмешке.

– Зачем мне король, Арефа? Я буду королевой.

– Дух твой твёрд, взгляд ясен, руки ловки, ноги быстры, ум остр – ты будешь королевой, – заключил ученик магистра.

– Не возьму тебя с собой, – отрубила Демира, – не люблю рабов.

Арефа молчал, глядя, как танцует ветер в опавших листьях.

– В хрустальном шаре ты видишь этот мир, – напомнила воительница, – у каждого свой путь. Служи магистру, и, возможно, он поделится с тобой секретом бессмертия.

В глазах юноши сверкнул странный огонёк, губы разомкнулись, он хотел что-то сказать, но не произнёс ни слова. Демира подошла ближе и положила ему на плечо руку. Взгляд её потеплел.

– Ты заботился обо мне. Я буду помнить.

– И я тебя никогда не забуду, – эхом отозвался Арефа.

Когда совсем стемнело, они разожгли костёр и пекли на огне лесные яблоки, нанизав их на тонкие прутики. Луна пошла на убыль и смотрела из-за облаков, хитро прищурив единственное око. Воздух, наполненный полынной горечью, запахом прелой травы, ещё хранил тепло осеннего дня, дурманил, кружил голову. Тихо потрескивали янтарные уголья, и далеко за лесом, в болоте, заросшем осокой, тоскливо кричала выпь.