– Ты ничего не знаешь о Дагоне! – вздохнул Феанор, глядя ей в глаза.

– Так расскажи мне о нём! – Ария придвинулась к нему ближе и он, хоть и слово давал не трогать её, обнял, привлёк к себе, так бережно, так мягко, что последнее недоверие растаяло в ней, и она прильнула головой к его плечу, слушая его рассказ.

– Дагон – это проклятие острова Форс, – царь опять слегка растягивал слова, но сейчас речь его звучала иначе, не с надменной издёвкой, а искренне, отбросив всё напускное, мелодично, плавно лилась, будто песнь скальда, – Дагона породил Посейдон в наказание людям. Человек возомнил себя в гордыне своей хозяином всего сущего и разрушал всё, до чего только мог дотянуться.

Будучи властелином того, что ходит по земле, он не насытил алчное своё сердце и обратил свой взор к морю. Без числа было множество выловленных им редких рыб и морских гадов, сундуки наполнялись отборными жемчужинами, ломались ветви кораллов ради дорогих безделушек, а обломанный коралл уже никогда не вырастет заново… Берега завалили гниющими трупами акул, убитых ради добычи акульего зуба и печени. Мёртвых китов бросали обратно в море, забрав китовый ус и жир, и чайки терзали зловонные, разлагающиеся на солнце туши.

Смотрел на эти бесчинства Посейдон, и гнев закипал в сердце Морского Бога. И когда возжелал тогдашний царь острова Форс – Асвальд Меднолобый получить трезубец Посейдона и на пиру бахвалялся, что станет вызывать морские грозы, чаша терпения Властелина Морей и Океанов переполнилась.

Ударил Посейдон золотым трезубцем в скалу в самом сердце Океана, и из огня, воды и камня породил Дагона – полурыбу-получеловека, чудовище со щупальцами осьминога вместо рук.

Страшную дань наложил Дагон на жителей острова Форс. Каждую весну требовал он дюжину самых красивых девушек и юношей, которых забирал с собою в море, и никогда уже не видели они голубого неба и весеннего солнца, и безутешны были родители их в горе своём.

И Асвальд Меднолобый, и все цари, что правили после него, поднимали свой флот против Дагона, но всякий раз терпели поражение. Никому не под силу было сразить его. Я тоже оказался бессилен со своими кораблями.

– Почему, Феанор? – у Арии слипались глаза, сказалась усталость напряжённого дня, и голос царя долетал до неё будто издалека. Она пригрелась в его руках и почти дремала.

– Он неуязвим, моя дорогая, – пояснил Феанор, – его не берёт ни меч, ни камень баллисты, ни копьё. В последней битве с Дагоном я погубил лучших своих людей и едва сам не лишился головы.

Я пробовал всё. Десять лет лучший кузнец Острова ковал самый прочный меч, а когда клинок был готов, он раскалил его докрасна и погрузил в грудь Кеннета – дьявола в человеческом обличии, самого свирепого пирата, что когда-либо орудовал в моих морях.

В последней битве мой флот потопил его корабли и пленён был мною Кеннет. Он был сильным воином, не знающим страха, не умеющим отступать, и его дух перешёл в меч, и клинок получил его имя – Кеннет…

Надеялся я, что, обладая таким духом – хитрым, изворотливым, злым и жестоким, храбрым до безрассудства, сразит меч Дагона, но тщетны были мои надежды. Клинок, откованный из дюжин полос закалённой стали, разбился о грудь чудовища, точно ледяная сосулька, сорванная с крыши сарая для забавы мальчишкой. Тогда я чудом остался жив, потеряв треть моего флота в битве с Дагоном.

И я обратился к Руанской королеве, встал перед нею на колени, умоляя дать мне Меч, что Закалён в Пламени Ада и Разит Без Промаха, тот меч, что принесла она из Белой Пустыни, когда вошла в Святилище Ангела Света с Последним из Ордена Сов. Но королева отказала в моей просьбе. Она сказала, что владеть Мечом может лишь тот, кто сумел взять его из сердца святилища Ормузда.