Так что связь между земляками не прерывалась ни на миг.
Тимофей Егорович
Лагерь «Проминент».
Январь 1942 года
Новый год военнопленные встречали со смешанными чувствами. Те, кто сумел сохранил верность присяге, – с надеждой. Те, кто в час испытаний предал Родину, предпочтя верной смерти позорное служение ненавистному врагу, – с плохо скрываемой тревогой.
Причина тому – разгром немецко-фашистских войск под Москвой. Об этом первом – и посему чрезвычайно важном успехе Красной Армии – в «Проминенте» шептались все: начальство, следователи, конвоиры, гражданский персонал. Естественно, дошли слухи и до «плененного контингента». Такие, как Потапов, с тех пор ходили по лагерю с высоко поднятой головой, а еще вчера наглые и уверенные в себе господа кандидаты в коллаборационисты – сразу поутихли и поджали хвосты.
В это время в «Проминенте» появился новый обитатель – долговязый мужчина лет сорока – сорока пяти. Среди узников поползли слухи, что он – видный советский ученый, астроном и к тому же доктор военных наук. Полковник.
Поначалу новенький ни с кем не общался. Днями просиживал у окна офицерского барака, бессмысленно вглядываясь в бесконечную даль, а ночами увлеченно рассматривал бездонное украинское небо, щедро увешанное мерцающими звездами.
Но, как только ему стало известно, что среди прочих узников в лагере содержится генерал Потапов, астроном оживился и стал искать повода для встречи с ним. Вскоре она состоялась в отдельных «апартаментах» генерала.
– Ну, здравствуй, Миша… Не узнаешь?
– Не имею чести, – смерив беглым взглядом гостя, буркнул Потапов, которому в последнее время изрядно поднадоели визиты всяких проходимцев, рвущихся из кожи вон, чтобы склонить его к сотрудничеству с фашистами и таким образом доказать свою преданность новым хозяевам.
– Это я. Ковинов.
– Боже мой… Тимофей Егорыч… Сколько лет, сколько зим?
– Сейчас скажу точно. Двадцать три года, один месяц и четырнадцать дней.
– Ну, ты и даешь!
– Точно. Можешь не проверять. Я всю жизнь ждал этого момента!
– Поясни…
– Хотел найти тебя и за все отомстить. За революцию, за Гражданскую, за высылку, за уведенную невесту… Кстати, как она?
– Нина умерла. Еще в тридцать девятом…
– Вот видишь. И ей ты сломал жизнь…
– Я-то тут при чем? Мы жили душа в душу.
– Ладно… Проехали… Можно продолжать?
– Как хочешь.
– Там, в Сибири, я попытался все начать с нуля. Даже фамилию сменил, убрав окончание «ов».
– Значит, теперь ты Ковин?
– Ага.
– Постой… Знаменитый астроном, открывший какую-то необычную отдаленную планету, не ты ли? О нем писали все газеты!
– Я, Михаил Иваныч… Я…
– Ох, и молодец же ты, Тиша!
– Ерунда все это… Больше, чем астрономией, увлекся астрологией. Стал рьяно изучать влияние звезд на характер человека и пришел к выводу, что многое в нашей жизни предопределено, запрограммировано. Свыше.
– Плохо. Не наша это наука – буржуазная.
– Не бывает наук буржуазных и пролетарских, Миша.
– Зато есть наука и лженаука. И астрология – одна из них.
– Ты атеист?
– Да. Хоть и закончил ЦПШ. Между прочим, праздники христианские все наперечет знаю. И чту.
– Зря!
– Это почему же?
– Христианство – зло. Недаром князь Святослав Великий говорил: «Вера христианская – уродство есть!»
– А ты какому Богу молишься?
– Единственному… Создателю. Творцу.
– Думаешь, он существует?
– Не думаю – знаю. Вот смотри: каждая планета движется лишь по своей неповторимой траектории, то есть орбите, на определенном расстоянии от Солнца с постоянной скоростью. Не пересекаясь с другими, не ускоряясь и не замедляя ход! Кто-то же задал небесным телам эти уникальные параметры?