В конце концов мое терпение лопнуло, и я решительно вылезла из джипа. Пошарив глазами вокруг, я не нашла ни палки, ни сломанной ветром ветки – ничего, что могло бы мне помочь в том, что я задумала. Тогда, поразмыслив, я залезла обратно в джип и вытащила из салона две пустые коробки. Подхватив их, я пошла вперед по мокрой дороге, поминутно оглядываясь, чтобы не потерять из виду джип. Мне удалось пройти примерно шагов сто, прежде чем его очертания стали исчезать в тумане. Здесь я поставила коробки по сторонам дороги и вернулась к джипу за следующей парой. Второй отмеченный коробками отрезок дороги получился короче, поскольку сами коробки были значительно меньше машины. Отметив еще двумя коробками третий отрезок дороги, я вернулась к джипу, села за пульт и медленно проехала сквозь туман к последним отметкам. Тут мне пришлось снова вылезти на дорогу и бежать к первым коробкам, поскольку бабушка сказала, что коробки нужны для груза, за которым она меня посылает, я решила не рисковать и не использовать их все. Подтащив все шесть коробок к джипу, я начала всю работу с начала: прошла вперед, установила первую пару и так далее. Когда я совершила четыре таких поездки, я увидела, что уже могу различать дорогу и без моих отметок. То ли дорога, явно шедшая теперь вниз, вышла из густого тумана, то ли сам туман начал рассеиваться, не знаю, но я поняла, что перевал мы с джипом преодолели благополучно. Зато бабушкины коробки пострадали непоправимо: они размокли, и пришлось их бросить на обочине дороги. Я тоже размокла, вернее мой пластиковый костюм, и его тоже пришлось снять и бросить. Я снова умылась, поскольку мне казалось, что от меня после моих пробежек с коробками воняло почти как от аса, и надела третий костюм из своих запасов. Теперь у меня оставалось только два бабушкиных, а я еще не добралась до цели своего путешествия. Я села в джип и поехала по горной дороге теперь уже вниз, и это было ничуть не легче, чем карабкаться вверх по ее петлям: туман стал прозрачней, дорогу я видела хорошо, но от оседающей влаги покрытие дороги стало мокрым и скользким.

К середине дня туман окончательно рассеялся, небо вдруг стало ярко-синим, какого я никогда не видела в нереальной жизни. Впереди горы стали снижаться и постепенно превратились в пологие холмы, а за ними до самого неба простиралась полоса еще более пронзительной синевы: я поняла, что вижу перед собой Миланский залив Средиземного океана.

Дорога подошла к краю обрыва над долиной, уходившей к самому берегу. Я остановилась и вышла из джипа. Мои руки и лицо охватило теплым ветром, пахнувшим морской водой и дикими растениями, и это были очень приятные запахи, хотя и насквозь нереальные. Впрочем, может быть, мне это показалось, поскольку сама-то я отнюдь не благоухала…

Странное дело, Средиземное море во время Катастрофы разлилось почти вдвое и поглотило часть стран Средиземноморья, превратившись в океан, однако этот океан не производил такого гнетущего впечатления, как Дунайское и Европейское моря. Может быть, дело было в солнце, сиявшем с этого абсолютно реального по цвету синего неба, ведь теперь так редко удается увидеть солнце. Или это ветер, казавшийся таким чистым, несмотря на явно растительные запахи…

А может быть, дело в том, что в той стороне, куда я сейчас смотрю, далеко-далеко, на острове Иерусалим, в своей Башне уже давно не спит наш Мессия, работает и думает о всем мире, о всех людях и обо мне. Я вдруг вспомнила, что ни вчера, ни сегодня не пела вместе со всеми наш замечательный Гимн, ведь я не смотрела передачи новостей, всегда заканчивающиеся Общим Гимном. Я выпрямилась, набрала побольше воздуха и громко запела: