По долине Эбро разносится отдаленным эхом волчий вой.
Рассвет утопил усеянные костями поля в дожде из росы…
Песнь IV
Опустевшие стены монастыря огласил истошный крик.
Молящий о помощи стон отразился многоголосым эхом.
Из-за угла коридора тенью проскользнул птичий лик,
Уловивший призыв о помощи чувствительным слухом,
Марширует по коридорам, жуя пахучий чеснок.
Признан он священнослужителями истинным волхвом.
Трость в его руке, как змея яд, скрывает острый клинок.
Чумные в припадке ни раз нападали на него со спины…
На лазаретной койке умирает невинный ребенок.
Истлевает отрок, как личинка в куколке, и нет его вины.
Покрытый черными язвами, томится в адской агонии,
В усталых глазах надежда и вера слезами отражены.
Малолетний араб – наследник кровей Мавритании,
Был укрыт в пристанище «противного» чужеродного Бога.
Христианский кров приютил нуждающегося в сострадании…
Когда всевластного Папу обуяла чумная тревога
За истлевающее заживо католическое монашество, —
Разложившихся монахов сжигали как «житные» стога!
От этих проклятых мест отвернулось всякое божество, —
Европа обернулась в карантинную зону, изрытую могилами.
Всадники Армагеддона оживляют библейское пророчество!
Благословение не вернуть ни жертвами, ни молитв силами.
Бог объявил Инквизицию в честь священнослужителей, —
«Чистые» души монахов покрыты бубонными нарывами!
В тот день Ватикан благословил на подвиги врачевателей,
Наделив их правами вершителей судеб, освятил Заветом.
Ни слова против не произнес никто из уничижителей!
Монастыри зареклись святым богословским обетом:
«Не укрывать больных страждущих «кресту» во вред,
Не отпевать праведников для воссоединения со светом!»…
«Отродье» провалилось в лихорадочный бред,
Символ птицы не спугнул навязчивую болезнь!
На простынях остался лишь кроваво-гнойный след.
Отпустила ангела из тисков боли молитвенная песнь,
Сделав еще один невинный дух заблудшим вовек!
Миротворная смерть лучше, чем истязающая казнь…
Потерял свою ценность в сущем кошмаре любой человек,
Темные времена опустились на королевский дворец.
Альхаферия не знает больше чистых устьев рек…
Ангелы Откровения неуемно трубят в горны времен конец!
Песнь V
Стрелка на циферблате старой часовни указала полдень.
Площадь Богородицы Пилар оголила потайные ходы,
Укрыв в закоулках безликую мрачную тень.
В стенах цитадели не осталось чистой воды!..
Соборный колокол пробил последний гулкий удар…
Ни одна повитуха не принимает больше роды, —
Обремененность чрева в смуту – проклятье, а не дар!
Испепеляющее солнце иссушило испанскую землю, —
Сюда теперь не сунет носа даже дикий варвар!
Сокрушение Унии дало надежду спасшемуся королю
На возрождение «феникса» – Арагона из пепла!
Из «древа жизни» лишь пламенем можно выжечь тлю…
На окраине в жертву община принесла козла, —
От голодомора он бы все равно не помог, —
Всяк вхож узрит череп на острие обрядного кола!
Хозяин захудалого двора не в шутку занемог, —
От кары всадников Ада не сбежать даже невинным!
От этих мест отвернулся и языческий, и христианский Бог!
Время тянется и ощущается невероятно длинным.
Небосвод вновь горизонтом стирает уходящий день.
Бремя лекаря без пациентов кажется беспричинным…
Понурый стан врача скрывает древа прохладная сень.
Бросает лицо под маской птицы то в жар, то в холод, —
Чума въелась в слабое тело словно бубонная плесень!
Пульс отдается эхом, будто о наковальню бьет молот.
Лик птицы не отпугнул от него «злой дух» болезни, —
Сгинет он, как и другие, в вязкой топи трупных болот!
Судьба его строит супротив жизни смертельные козни.
Удушающая маска в лихорадке им сорвана с фаса:
«Все проповеди Ватикана о спасении лишь россказни!