Ночи были самыми худшими. В темноте казалось, что стены сжимаются, что этот небольшой мир, ограниченный четырьмя стенами, скоро поглотит меня. Мне было страшно, но не за себя, а за то, что я никогда не смогу вернуть то, что отнял.

Каждый день в СИЗО начинался одинаково. Открывалась тяжёлая дверь, охранник выкрикивал мою фамилию, и я вставал. Лишние движения были лишними звуками, а звуки здесь значили больше, чем слова.

Прогулки… Их сложно было назвать отдыхом. Выход на улицу напоминал издевательство. Маленький двор, окружённый высокими бетонными стенами с железной крышей вверху. Иногда я слышал птиц, и это было почти как встреча с кем-то родным, живым. Холодный ветер, который проникал сквозь щели, обжигал кожу, но мне это нравилось – хотя бы что-то настоящее.

На прогулке я иногда видел других заключённых. Они не знали, кто я такой, но будто бы догадывались. Взгляды были короткими, подозрительными. Сначала никто не пытался заговорить, но однажды один мужчина прокричал мне из соседнего бокса:

– Эй, кто там гуляет?

Я не ответил. Как мне нужно было описать себя? Ведь я не знал кто я теперь, ведь даже в своём отражении я различал лишь взгляд незнакомца, устремлённый на меня…

Когда я возвращался в камеру, мне казалось, что этот короткий вопрос остаётся со мной дольше, чем я хотел.

Оперативники вызывали меня в кабинет несколько раз. Каждый раз одно и то же:

– Ну что, как тебе твоя новая жизнь? Может расскажешь зачем ты это сделал? О чём ты вообще думал?

Они хотели ответа, но я не мог его дать. Демон подталкивал меня к агрессии: «Скажи им, что ты бы сделал это снова. Пусть боятся». Но я молчал. В какой-то момент это начало выводить их из себя.

– Тебя что, язык отняло? На камеру ты ведёшь себя гораздо смелее.

Я только смотрел на них, и один из оперативников, молодой, раздражённый, крикнул:

– Ты думаешь, ты тут умный самый, да? Такое гнильё как ты к стенки надо ставить, вы не заслуживаете жизни!

В его голосе я слышал ненависть, которая раньше звучала во мне самом. Она будто заполняла весь кабинет.

Охранники… Они были другими. Для них я был просто ещё одним «номером». Кто-то относился равнодушно, кто-то позволял себе грубости.

– Чего оглядываешься, маньяк? Страшно? – сказал один из них однажды, когда вёл меня по коридору.

Но был один, старше других, который иногда останавливался, чтобы поговорить:

– Слушай, парень, ты ведь мог бы этого не совершать. Ты это понимаешь? Зачем ты сломал себе жизнь?

Я не знал, что ему ответить. Он не ждал ответа. Просто качал головой и уходил.

Каждое движение, каждое слово оставляли след. Казалось, что стены СИЗО были не из бетона, а из ощущений: ненависти, страха, подавленности. Это место поглощало тебя, превращая в тень самого себя.

Сизо было словно живое существо, которое изучает тебя, раздевает до души. Я не только слышал ненависть вокруг, я видел её в глазах. Другие заключённые начали узнавать меня.

Меня показали по телевизору. Когда принесли прессу, я увидел своё имя вместе с заголовком: «Жестокое убийство. Арест подозреваемого». Теперь все знали, кто я.

− Это он, − услышал я, когда охранник вёл меня обратно в камеру после прогулки.

Один из заключённых, стоящий у стены своей камеры, смотрел на меня так, будто хотел пробить взглядом дыру в моём теле.

− Ты тот самый маньяк? – бросил он громко, чтобы услышали все остальные.

Я ничего не ответил. Охранник подтолкнул меня вперёд, но не успели закрыть дверь, как послышались крики:

− Слышь урод! Ты думаешь, тебя здесь не достанут? – Тут и не таких ломают!

Они ненавидели меня. В их глазах я был хуже, чем любой из них. Это была странная ирония – убийцы, насильники, грабители, все они считали меня монстром. Я чувствовал их ненависть каждым нервом.