– Эливен! Ты дорог мне, как брат. Нет, не тот брат, а настоящий, родной. Ты потерял своего отца, я видел твоё горе, оно понятно мне. Ты, наверное, последний человек, которого я вижу перед собой. Я чувствую, что жизнь моя скоро закончится, я не могу объяснить этого ощущения, но со мной такое бывает. С самого детства я обладал повышенной чувствительностью, вернее, чутьём к будущему, как и способностью запоминать всё, что вижу. Мы дошли вместе до нашей цели, пусть она и не оправдала наших надежд. Мы не сдадимся и попробуем выбраться отсюда, но я хочу попросить тебя лишь об одном.

Эливен склонил голову, не смея перебивать старшего товарища, который стал ему очень дорог. Никто, кроме отца, так к нему не относился. Сглотнув комок в горле, Маттис продолжил.

– Этот медальон – всё, что осталось мне от моего отца. Когда-то он сделал его из обломка ножа и подарил моей матери. Когда отца выгнали на улицу, мы собрали всё, что у нас было, и попытались выменять его жизнь, но нам не хватило даже на половину выкупа. Остался только этот медальон на шее матери, который не стоил ничего.

Когда я собрался в путь в команде Горхэма, она надела его мне на шею и сказала лишь одно: «Наша жизнь подходит к концу, но я верю, что его вины в этом нет. Люби его, стремись к нему, помни о нём даже глубоко под землёй».

Я думал, что она говорит об отце, даже немного обиделся на её слова, в которых она допустила вину отца в их бедах. Но сейчас я понял, что она говорила совсем о другом.

Маттис снял с шеи тонкий кожаный шнурок, на котором тускло блеснул маленький круглый медальон. Он надел шнурок на шею Эливена и вложил медальон ему в ладонь.

– На нём изображено солнце, оно прекрасно, его окружает множество лучей. Мы не вправе его винить в том, что умирают наши отцы, матери, братья. Оно было таким всегда, даже когда рождались времена легенд, в которые никто не верит. Я верю, и ты верь. Это время было, и солнце было таким же, как сейчас. Если я умру, сохрани его на своей шее. А сейчас пойдём вперёд, а там посмотрим.

Эливен держал медальон в ладони, не совсем понимая слов Маттиса, но чувствовал, как душа горит от распирающих его эмоций, от гордости и благодарности за такое доверие к нему. Силуэт друга скрылся вдалеке, когда Эливен очнулся от странного оцепенения, охватившего его, и пошёл по тоннелю в сторону света.

То, что они ожидали увидеть, а именно выход наружу – отсутствовал. Тёмно-синий свет исходил из середины круглой площадки, в середине которой был пьедестал в виде окружности, приподнятой над полом на уровень локтя. Эта ступенька светилась тусклым синим светом, но почти не освещала помещение. Маттис снял с пояса верёвку и положил возле прохода, из которого они вышли.

– Я не знаю, что это, но это точно не выход наружу. Подожди меня здесь, я подам тебе знак.

Маттис медленно пошёл по кругу, озираясь по сторонам и стараясь не удариться о стену. Двадцать четыре тоннеля светились чёрными дырами вдоль стены. Он чуть не столкнулся с Эливеном, но успел вовремя его заметить.

– Эливен, я чувствую свою вину перед тобой. Прости меня, но это конец нашего пути. Там больше ничего нет, только бесконечные тоннели.

Кровь чёрными ручейками струилась по губе, стекала ниже и капала на пол. В голове пульсировало, зубы ломило. Маттис не понимал, что происходит с ним, но чувствовал, что сейчас упадёт и больше не встанет.

– Эливен, чем ближе к центру зала, тем больнее. Отойди в тоннель, я остаюсь здесь. Прощай, брат.

– Нет, я не оставлю тебя, мы вместе пришли сюда, вместе и уйдём, даже если из этого мира. Помнишь закон, о котором ты мне говорил? Закон Синией звезды!