Правда, надо получить определенное количество его «меда», а он чрезвычайно медлителен, в домашних условиях еще более, чем в природе. Одна капля в неделю, не чаще. Да и то хорошо, если не раз в десять дней… А надо хотя бы миллилитров пятьдесят… Думаю немного поэкспериментировать с этим растением. – С этими словами Павел отключил подсветку и вновь окутал обиталище медового гриба черной материей.

Я был просто потрясен. Между тем Павел стал показывать мне свои реторты, тигли, наборы химикалий и прочие параферналии. Тут я начал немного скучать. Тогда Павел отпер своим ключом небольшую дверь в конце лаборатории, и мы вошли в маленькую комнатку, на стенах которой висели китайские рисунки, представляющие собой схемы энергетических каналов микрокосма и образцы каллиграфии с текстами даосского характера (вроде «Тигр рыкает на высокой горе, дракон свистит в бездонном океане. Энергия-ци следует за волевым импульсом-и, три цветка растворяются в Пустоте»). На полу был разложен коврик, на нем подушка для медитации. Перед ковриком на низеньком столике курильница-треножник. У двери небольшой алтарик с образами Трех Чистых, перед ними стоят три незажженных курительных свечки.

– Вот тут-то я и практикую «внутреннюю алхимию». Помните, я говорил вам, что внешнее и внутреннее надо практиковать вместе?

– Да, помню.

– Вот вам как раз и пример такого сочетания. Я это место называю «чистой комнатой», «цин ши» по-китайски. – Павел улыбнулся.

После «чистой комнаты» мы снова поднялись наверх, и Павел стал готовить чай («желтый китайский, очень хороший»). После каменных желтков никакого чая не хотелось, но из вежливости я отказываться не стал. За чаем Павел больше молчал, насупившись и уйдя в какие-то свои мысли, что с ним, как я уже понял, бывало достаточно часто, и обижаться на это не следовало. Я мелкими глотками пил отличный желтый китайский чай, имевший, как это характерно для действительно дорогих сортов китайского чая, какой-то рыбный привкус и чуть-чуть отдававший болотной тиной. Но для любителя то, что надо. Японские сорта еще специфичнее, по вкусу вообще какой-то бульон напоминают. Но ценители восхищаются… Я не восхищался, но пил не без удовольствия.

Наконец я решил прервать молчание и попросил Павла поподробнее рассказать о проекте, «а то ведь я только в самых общих чертах…» На что получил ответ: – Ну, это вы вначале у Богословского санкцию получите. Я же давал ему слово, что никому, даже самому доверенному лицу без его санкции рассказывать не буду.

Пришлось удовлетвориться этим ответом. Тогда я завел разговор про Турцию.

– А… Турция… Это была идея Богословского – поехать в Турцию, но не в Анталию загорать и даже не в Стамбул Святую Софию смотреть, а в места более специфические – гробница Джалал ад-Дина Руми в Конье, места, связанные с Саббатаем Цеви (тут я навострил уши) в Измире. Ну гробницу Руми мы посетили и даже дервишей видели, а с Саббатаем Цеви хуже вышло. Приехали мы в Измир, который Александр все время по-гречески продолжал Смирной называть. Ничего там нет, про Саббатая Цеви вообще никто ничего не слышал. С трудом уже поздно вечером нашли старую синагогу. Райончик, я вам скажу, еще тот… Евреев никаких нет, все давно в Израиль уехали. Вокруг сплошные не то беженцы, не то нелегальные иммигранты из арабских стран, не то просто какие-то криминальные элементы. Если бы не Аглая, я бы сразу оттуда смылся. Но она железная женщина. Синагога заперта, стучим, шумим, появляется полицейский, говорит по-английски. Про Саббатая Цеви, конечно, никогда и слыхом не слыхивал. Евреи, говорит, здесь иногда по субботам появляются, а сейчас по домам сидят. И вообще, говорит, валили бы вы все отсюда, пока вас кто-нибудь не прирезал. Мы вняли его профессиональному предостережению и свалили. А на следующий день и вообще Измир покинули. Посмотрели еще античные памятники и через Стамбул вернулись домой. Вот так и съездили… Да, вы, кстати, не хотите ли Богословскому позвонить, договориться насчет воскресенья?