Однако Илва не горевала, могла часами гулять по лесу, знакомясь с его мирными жителями. Животных она любила особенно. Где-то белочке орешек подарит, выудив из кармана льняных брюк, где-то ёжику грибочек положит подле норы, а когда дикий кабан с поросятами дорогу переходил, то всегда пряталась, чтобы на клыки не напороться, да и не спугнуть животину.

Еще одним излюбленным местом для протирания штанов стала эта пригорка, с которой открывался вид на чудную водную гладь. Убаюкивающе покачивались волны, морская птица и рыба занимается своим делом, иногда приходят бабы, за водой для стирки, а Илва замерев, наблюдает за течением жизни.

Чибис северный нарушил покой девочки, усевшись на край обрыва, вглядываясь в незнакомку пытливыми черными глазками. Илва от удивления даже перестала дышать и моргать, внимательно разглядывая переливающееся на солнце черное с сине-зелёным отливом оперение птицы.

Чибис крутил головой так, что даже хохолок подрагивал, а после выдал нескромную трель. Малышка рассмеялась, но птица была не из пугливых. Настойчиво подбираясь ближе к интересному белокурому существу, с огромными голубыми глазами. Клюнув девочку в кожаный сапог, птица снова гаркнула.

– Аа, тебя прислала Симона, да? Ах, ничегошеньки от нее не скроешь, даже это место уже выведала. Что ж, пора вертать домой, заждалась матушка.

Порой Илва забывалась, и называла Симону матушкой в лицо. И, конечно же, сразу получала за это оплеуху, и неустанное напоминание, что она дочь охотницы по имени Лива Ульве. Но как запомнить наречение, если Ливы она никогда не видала? Осталась от нее на память лишь старое изображение на коже.

Приятная глазу то была женщина. Высокая, статная, с хорошей копной светлых, практически белых, словно молоко волос, заплетенных в толстую косу. На голове ее венок одет, из красных луговых цветов. И наряд на ней праздничный, простое белое платье, с вышивкой на рукавах, поверх красный кафтан, новенький.

Только это и знала Илва о своей матери. Даже имя не успела ей подарить, так быстро ушла иной тропкой.

Илва вприпрыжку направилась по узкой протоптанной дорожке к общине, каждый раз, словно в первый, любуясь окружающими красотами. Волосы цвета молока распушились и лезли в глаза, а изумрудная лента, удерживающая их, почти слетела, сапоги местами были покрыты илом, жесткие штаны и белая свободная рубаха испачканы во влажной земле.

Но ничего из этого девочку не беспокоило, переживать она будет позднее, под осуждающим взглядом знающей. Небольшие тучи мирно плыли над лесом, нужно успеть до того, как брызнет дождь.

Подходя ближе к Скъяльту, девочка сбавила темп, одернула рубаху вниз, подтянула тесёмки, и смахнула с лица, лезущие в глаза и рот волосы. Звуки поселения заполнили уши.

У ближайшего домика стояла женщина и что-то громко кричала вглубь хижины, где-то лаяла собака, домашние птицы чувствовали себя хозяевами, неустанно сообщая об этом, разевая рты куда придётся. Чем дальше приходила девочка, тем больше становилось звуков, от них заболела голова, ведь после нескольких часов тишины какофония ощущалась громом среди ясного неба.

Женщины слева громко рассмеялись, стирая одежду и хлопнув одного из мужиков мокрыми штанами. Впереди играли в салки дети разного возраста, но увидев Илву, изменили своё направление, бросая странные взгляды. Видимо выглядела она сейчас не лучше заблудшей овечки.

Малышка тяжело вздохнула, предвкушая нравоучения матушки. Но как усидеть на месте, если свободный дух, словно ветер, ищет простор для крыльев. Ей осталось лишь дойти до конца коротенькой улочки и свернуть чуть левее тропы, она достигнет конца их земель, где и будет стоять ее дом, взросший в холм.