Старуха вдруг закивала, закряхтела и приняла согбенный вид, придавленный грузом лагерных лет. Сочувствия Верон почему-то не ощутил.

– И не ехали бы вы к своему Дракуле…

Дед поставил ударение на втором слоге, и получилось, что отговаривает он от визита к акуле. Участливый тон сопровождался колючим взглядом из-под мохнатых бровей.

– А что ж там такого страшного, благодетель?

На холодный сарказм Кузнеца старик тепло улыбнулся.

– Страшного нету, внучок, нигде, окромя твоей головушки. Вот я страшный?

Дед лучился добродушием, и даже взгляд стал ласковым. И вдруг будто рябь пробежала по повозке. Старик распрямился, лицо исказила звериная гримаса. Блеснули кровью глаза, клыки, и на мгновенье он превратился в натурального киношного вурдалака. Старуха встрепенулась и выдала фортель почище деда. Без видимых усилий она оттолкнулась от повозки, хлопнула в воздухе накидкой и над головами Кузнеца и Верона перелетела на крышу «мерса». Всё произошло очень быстро, и обалдевшие друзья уставились на неё, присевшую и подбирающую складки, подобно огромной зловещей птице.

Дед засмеялся старческим скрипом. Картинки сменялись всё быстрее. Взгляду друзей снова предстал русский дедушка в нелепой шапке. Над головами хлопнула накидка, и старуха с ловкостью китайской гимнастки заняла своё место. Она показала доброе морщинистое личико и поспешно захихикала. У Верона появилась вялая мысль, что в кинотеатре он бы, наверное, засмеялся тоже.

– Точно, внучок, кино и есть. «Трансильвания пикчерз».

Диалог, о котором говорил Кузнец, видимо, вёлся уже напрямую с мыслями. Старуха от слов деда завалилась в повозку с приступом смеха. Верон вдруг заметил, что кляча, по лошадиным меркам – ровесница хозяев, тоже скалит зубы и водит глазом. Это был уже перебор даже для кино, но, похоже, не для Трансильвании.

– Ладно, дед, отстали от цирка – догоняйте.

Кузнец был невозмутим, а старик развеселился ещё больше.

– Дед… Дед Мазай. Дед Мазай и зайцы. Кхе-хе-хе… Цирк ещё не начался, потерпите до заката. Правда, старая?

Старуха выглянула из повозки и тоже заговорила, вставляя, как и дед, дурацких «внучков»:

– Ой, внучки, рассмешили. Мазай, хи-хи. А я кто?

Кузнец ответил с видом, будто летающие старухи были его обычными собеседницами:

– Шапокляк лесная.

Новоявленный Мазай даже хлопнул себя по лбу от восторга, кляча издала короткое ржание, а старуха чем-то ударилась о дно повозки. Всей троице было очень смешно, но Верона перспектива общения с милыми старичками после заката совсем не веселила.

Дед успокоился и сказал, глядя на него:

– А никуда не деться. Приехали, ребятки.

Угрозы в его словах не было, он будто констатировал факт. Старуха заворочалась, заняла своё место, и они вместе уставились на Кузнеца и Верона. Под их немигающими взглядами друзья сели в «мерс», но двигатель, в отличие от кино, завёлся с первого раза, и Верон облегчённо вздохнул.

Некоторое время они ехали в полном молчании. Кузнец задумчиво рассматривал бумеранг, а мысли в голове Верона напоминали броуновское движение. Извилистая дорога с пляской светотени только добавляла хаоса. Наибольшее впечатление на Верона произвели не пируэты старухи, хотя, конечно, выражаясь словами Кузнеца, они вставили покруче любого плана. Но момент, когда лошадиная морда появилась на поверхности бумеранга и тут же – в лобовом стекле, впечатлил гораздо сильнее. Прикосновение иного измерения, пережитое от взгляда на пляже, повторилось. Оно пришло по-другому, с другой, совершенно неожиданной стороны, но было той же природы, разрушающей привычную арену причин и следствий. Можно было выстроить этажи объяснений, но они не выдерживали даже лёгкого дуновения свежей памяти. Судя по молчанию, Кузнец свою пробоину тоже получил, хотя он мог думать и о совершенно неожиданных вещах. Тем более созерцая узор бумеранга.