Коморовский отключил связь.

Марк был слегка ошарашен злостью и напором старика, его, почти хамскими манерами. Однако что-то в этом монологе было не так. Эмоции, которые показывал Коморовский, не совпадали с построением слов, которые он говорил. Если внимательно вдуматься в смысл сказанного, получалось, что профессор противоречил самому себе чуть ли не через слово.

Коморовский не случайно сорвался – этот разговор был каким-то хитрым ходом в неведомой игре. И что-то еще в его словах настораживало Марка. Ах да, момент, когда тот заговорил про отчеты, в голосе старика проскочила какая-то очень странная нотка. И фраза была построена не типично, она не вписывалась ни в общую линию монолога, ни в манеру вести беседу Коморовского.

Укладываясь в кровать, Марк продолжал прокручивать в голове состоявшийся разговор. Что еще он говорил? Вот. Марк почувствовал, что ухватил самый краешек разгадки, самый кончик тонкой нити, потянув за которую сможет распутать весь клубок окружающих его недомолвок и странностей. Старик говорил про генетику, и Марк вспомнил, что в прочитанных им отчетах, отсутствовала какая-либо информация на этот счет. Если это была не случайность, то из этого следовало, что не только официальные документы подвергались чьей-то осторожной коррекции, приведению к состоянию "обычных", но и научные. И, еще, по всей видимости, Коморовский опасался выражать свои мысли напрямую, стараясь намеками, недомолвками, донести какую-то информацию до Марка. Кого мог бояться ученый? Прослушивать сообщения в пределах планетарной связи мог практически кто угодно, вот только в отдаленном гарнизоне не так много специализированного оборудования.

На первый план сразу всплывал Холодов, да и правки в официальных документах – вполне в его стиле. Оставалось только выяснить, зачем все это сделано, и что именно пытался донести до него Коморовский. Только этому всему придется подождать, ведь ему нужно было готовиться к Бегу.

Только теперь, самому себе он смог признаться в том, что Бег для него стал важнее всех расследований, которые он вел.

С этими мыслями Марк уснул.

***

Марк спал и видел сон. Что-то огромное нависало над ним, летело сверху, стремясь раздавить его, уничтожить саму суть того, чем он был. Он пытался убежать от этого, но как не напрягал силы – не мог сдвинуться ни на дюйм. Вдруг там наверху, еще выше он почувствовал что-то еще большее, еще более могущественное, нависающее над ним и над другой неведомой враждебной силой. Затем вокруг него сомкнулась темнота, внутри которой сверкали вспышки и крутились неясные тени. Тени подбирались к нему, они желали его крови. Они что-то кричали и приближались к нему со всех сторон, разгоняя окружающую его тьму. И когда круг почти сомкнулся невесть откуда взявшаяся вспышка огня, уничтожила их. Марк вздрогнул и проснулся. В горле пересохло, а сердце колотилось в сумасшедшем ритме. В окно заглядывали первые лучи просыпающегося светила.

Впервые Марк вышел в пустыню утром. Встающее на горизонте солнце светило им в спину, холодный утренний ветерок сыпал в глаза мелкую крошку песка. Он и Дин опустили на лицо защитные повязки. Привычный темп легенды, изменился вместе с тембром голоса рассказчика, приглушенного тканью.

Они бежали на запад, и, с каждым шагом, песок под ногами становился все податливей и податливей. Казалось, сама пустыня против того, чтобы допустить их к своим тайнам. Марк почувствовал, что его ноги увязают в песке, совсем немного, практически незаметно, но усилия, которые необходимо было прилагать, для преодоления этого сопротивления съедали всю его выносливость. Клыки скал, отмечающих границу долины шести врат, оставались слева, на самом краю горизонта маячила верхушка барьерных гор. В отличие от привычных серых скал, впереди показались сине-голубые шапки ледников.