Да и если говорить о любви, то вряд ли я могу влюбиться. Наверное, последней, кого я по-настоящему любил, была Полина. Тогда я всё о себе понял. Но… Какой же прекрасной она мне казалась. Мы танцевали на выпускном, и я чувствовал, что касаюсь тела самого красивого ангела. Это было живое, непридуманное, настоящее тело. Может, лучи света, которые от него исходили, и выжгли всё внутри меня, оставив только пепел…

Она так красиво кружилась, она подавала мне руку, она была в таком белом фартучке, сквозь который просвечивало чёрное платье. Да, белое с чёрным… Словно чарующая, космическая луна, спрятавшаяся во тьме… Ночное небо с луной… Как сцена, которую освещает лишь прожектор. И в круге света, точно голливудская звезда, стоит она… Полина. Красивая, недостижимая, вечно милая и нестареющая. Она смотрит на меня, узнаёт, но ей стыдно признаться в том, что она касалась меня. Ей стыдно вспоминать, что мы с ней танцевали.

Тогда я думал, что она на секунду, растворённую в вечности, спустилась к людям с небес, чтобы потанцевать с ними. Я её пригласил, почему-то, зачем-то, и она согласилась, из жалости к моей ничтожности. Она дотронулась до меня, провела холодными пальцами своим изумрудным, простыми, но великими глазами по моему шершавому, покрытому гнойниками лицу, и улыбнулось… Белой, светлой улыбкой…

Я помню, как бутоны её покрасневших от печали глаз раскрылись, стекло треснуло, и из трещин пошли прозрачные, чистые слёзы. Полине было грустно покидать школу. Но перед ней лежала большая, счастливая жизнь. Жизнь, которую она заслуживала. Красивая девичья сказка… Принцесса поехала из мрачной деревни дураков в мир дворцов и принцев. А я смотрел ей в след и пытался сохранить в голове её образ.

Но сейчас её надо было выкинуть. Зачем мне о ней думать? Она давно обо мне забыла. Блин… Зачем я сравниваю её и себя? Голлума и Арвен. Бессмысленно.

Зачем я позволяю всем этим словам течь сквозь дыры в моём жирном, масляном теле? Ведь, вырывавшись из меня, слова берут в руки копья и прокалывают меня, создают новые раны, призывают помощников.

Наконец, я вошёл в свой тёмный, уродливый двор. Мимо пролетел синий магазинчик, около которого валялись целые кучи мусора. По краям от него стояли две урны, но они были доверху полны. Никто мусор не убирал. Магазинчик закрыли пару лет назад, когда я только поступил в свой сраный университет. С тех пор за ним почти никто не следил. Он потерялся в одиночестве, стал пустотой.

Раньше он выглядел лучше. Туда привозили хрустящий хлеб, и бабушки со двора стояли в очередях за свежей булкой. Когда я был маленьким, мой путь в школу каждый раз пролегал через этот магазинчик. Я шёл из школы вечером, а рядом с магазином сидел и пил водку дядя Володя с соседнего подъезда. Теперь дяди Володи тут нет. Он умер три года назад. Не успел дожить до закрытия своего любимого магазинчика.

Я вошёл в квартиру. Родителей уже спали. Тело медленно отходило от холода, оттаивало, сбрасывало с себя твёрдую ледяную шкуру. Надо было чем-то согреться. Я решил выпить, уподобиться мёртвому дяде Володе… Странно, а раньше мама пугала: «Учись в щколе хорошо, иначе будешь, как дядя Володя». И что? Я и так стал, как дядя Володя. Может, ещё хуже.

Я достал из холодильника бутылку водки и отхлебнул немного из горла. Водка чуть не вытекла наружу – настолько хреновой она была. Но я всё-таки затолкал в себя рюмку. Молодец, Фёдор, можешь собой гордиться! Горло обожгло. В голове помутнело. Я отхлебнул ещё. Согрелся. Поставил бутылку с отравой на место.

Мне пришла в голову идея получше. Я захотел набрать ванную. Не знаю, водка так на меня подействовала или метель, но мне захотелось полежать в воде. Когда я последний раз так делал? В классе третьем?