– Какие документы? Вы у меня работаете?

– Нет, но мечтаю. Пэ О’Двохх. Я много знаю об этой местности и могу быть Вам полезен.

– Чем же? – Бэстия не была добрым самаритянином и долго с малахольными возиться не любила. – Да почему вы всё время дёргаетесь? Почему вы отводите взгляд?

О’Двохх и правда постоянно подергивал себя за ухо, притоптывал ногой, и смотрел исключительно в землю.

– Простите, вы немного не одеты. Я несколько волнуюсь. Я раньше не говорил с вами напрямую. А вы такая женщина, – он даже слегка поклонился, после чего быстро проговорил. – Простите, я слишком много себе позволяю.

– Какая женщина? – Бэстия уже собиралась закончить этот неинтересовавший её разговор с этим неинтересовавшим её человеком, но возможность получить комплимент подсознательно её остановила.

– Поразительная, – выдохнул человечек, покорно склонившись ещё ниже.

Злясь на задержку, Бэстия постепенно остывала. Во время разговора с коротышкой всё её безумное желание исчезло, оставляя сожаление и досаду, будто хотел сладко чихнуть, а тебе не дали это сделать. Бэстия потеряла цель. Теперь она просто весьма обнажено стояла посреди лагеря рядом с нелепым просителем. Безделье начало незамедлительно изматывать Бэстию. Она заозиралась в поисках дела. Палатки, палатки, песок, барханы. Никого. Ночь. Где здесь найти дело?!

Бэстия задумчиво посмотрела в землю, себе под ноги. Там, под ногами, терялся силуэт ночного незнакомца, который уже выпал у неё из памяти. Он стоял в ожидании, всё так же протягивая папку. Бэстия снова оглядела песок. Все спят или развлекаются. Дел нет. Она склонилась к Пэ О’Двохху:

– Давай свою папку, что там у тебя. Пошли в палатку, там разберёмся, а то здесь не видно ничего. Пошли, пошли.

В лагере снова появилась тишина.

Глава 2.

Славек раздражённо пинал пустую крабовую раковину, закатившуюся под стол. Мать снова уже с утра была такой уставшей, такой измученной, ссохшейся. Механическими движениями очищая рыбу для завтрака, она вгоняла его в настолько глубокую тоску, что хотелось сбросить разом на пол все тарелки, чтобы хоть как-то расшевелить её. Славек смотрел на мать и представлял, как и он, день за днём ссыхаясь от ровной жизни цвета песка, от монотонных действий для поддержания монотонного существования, в свой час, через несколько десятков лет рассыпается в прах между статуями.

Изабелль, слегка прищурясь, соскребала с рыбы жёсткую чешую. Не отвлекаясь на эти уже давно привычные действия, она думала о своём. Славек, с недавнего времени хмурый и неразговорчивый, снова молчал. На зубах тихонько скрипел песок.

Рыба выскользнула из её рук, больно оцарапав чешуинкой палец. Изабелль по инерции сунула его в рот, но тут же быстро вынула оттуда, поморщившись от мерзкого привкуса, приподняла над головой, останавливая кровь. Несколько растерянно оглянулась по сторонам, и, чтобы заполнить пробел, возникший в привычном алгоритме, обратилась к сыну.

– Славушка, почему ты такой хмурый с утра?

– Всё нормально, – Славек чувствовал ненужность только начинающегося разговора и не хотел его продолжать.

– Что ты будешь сегодня делать? – Изабелль всё держала палец над головой.

– Погуляю.

– Хорошо, но, дорогой, не уходи далеко. Мари сказала, что в Пустошь пришли какие-то чужаки. Пришельцы всегда опасны. – Изабелль снова занялась недочишенной ещё рыбой, пробормотав себе под нос. – Особенно те, которые приходят, а после и уходят, ни слова не сказав.

Последняя фраза неприятно прошлась по размеренно-раздраженному мышлению Славека. В течение всех его лет мать губила себя и свой образ в глазах своего ребёнка всеми этими вздохами, замечаниями, сказанными полушёпотом, опустошённо-уставшим видом и огородными танцами.