Кафе находилось на взгорке, и отсюда были видны улочки, спускающиеся к реке, и домики с плоскими крышами на них, создающие на этих улочках своеобразные уступы, издали кажущиеся черепичными лестницами. Дворики если и были, то такие маленькие, что пространство их скрадывало, и казалось, что с одной крыши можно запросто перешагнуть на другую.

Курбан попросил официанта принести всем шашлык, салат, обязательно зелень в пучках и свежего апельсинового сока, а на десерт заказал небольшой торт-мороженое, которое они долго не могли одолеть, сытые и разомлевшие от жары.

– Ну, вот и всё, – заявил Курбан, откинувшись на пластиковом стуле и вытянув далеко перед собой ноги в джинсовых брюках, – Славненько мы сегодня погуляли. Пора домой. Жалко одно – как ни старайся теперь в поедании накупленных продуктов, а раньше, чем через неделю-полторы, отец нас не отпустит. А может, ты постараешься, Айша, и будешь удваивать, утраивать компоненты, может, так даже вкуснее будет, тогда снова поедем за покупками?.. А то в доме ты даже свежего воздуха не видишь, словно в настоящей тюрьме.

– Почему «словно»? – спросила Эдже. – Она на самом деле в тюрьме. Мансур приказал, чтобы в кухню никто не входил, пока она готовит, а выйдет оттуда – чтобы я сразу её отводила наверх, и выходить без меня она не должна. Только за водой и вожу её иногда, чтобы вдохнула чистого воздуха да белый свет увидела. Чем же не тюрьма – тюрьма и есть, – окончательно констатировала она.

– Что ж, будем стараться как-то облегчить её положение заложницы, – Курбан очень грустно посмотрел на Айшу, произнося эту фразу, а потом резко встал и, объявив, что надо захватить еды для Хассама, пошёл к буфетной стойке.

Возвращались к ожидавшему возле машины Хассаму медленно, негромко переговариваясь, всё ещё усталые, но сытые и умиротворённые.

– Ну наконец-то, – пробурчал Хассам, когда они подошли к машине и вручили ему лаваш, на котором лежал шашлык и зелень. – Я уж думал, что продукты протухнут на жаре, пока вы будете разгуливать. Опять экскурсию устраивали?

– Ты ешь спокойно, не раздражайся, – строго сказала шофёру Эдже. – По-моему, ты должен привыкнуть ждать да догонять. Мансура ты подольше ожидаешь и не бурчишь, – при этих словах Эдже обиженно поджала губы.

– То Мансур, а то простая девчонка-заложница. Не пойму, что вы с ней носитесь, как с писаной торбой? – ворчал Хассам, торопливо расправляясь с шашлыком.

– А нас ты уже за людей не считаешь? Мы с Курбаном что, не можем и в кафе зайти поесть? А если мы девушку с собой взяли, то её голодной оставлять или заставить стоять и смотреть, как мы едим? Сам же уговаривал меня быть добрее к ней, пока сюда ехали, а теперь сам злорадствуешь? Попей водички, и поехали, нечего бурчать как старый дед. Ты поэтому и не женат до сих пор, а ведь уже за сорок, наверное. Загрызёшь любую придирками, вот они и боятся идти за тебя.

– Хотел бы – давно женился бы, – решительно отрезал Хассам. – Не хочу, вот и не женюсь. Поехали.

Курбан после этих слов притих и за обратный путь не проронил ни слова. Айша с Эдже устало смотрели в окна, каждая в своё, и тоже не переговаривались. Даже дорога показалась Айше короткой, видимо, потому, что теперь была ей знакомой.

Курбан же, улучив минутку, когда открывал ей дверцу, взял её за руку и крепко сжал пальцы, не проронив при этом ни слова, а потом, тут же отпустив, пожелал удачи и ушёл в свою комнату.

8. Глава 8

Вечером, услышав, что Айша вернулась из кухни, Курбан включил музыку на всю громкость, что некоторое время назад стало для них своеобразным условным знаком, означающим приглашение на свидание к заветному потайному окошку. Ради конспирации он уже замаскировал окошко на своём потолке плакатом с изображением отчаянного байкера, закрепив клеем с одного края и двумя липучками с противоположного. Теперь, когда Курбан открывал маскировку с окошка, половина его комнаты со стороны двери выпадала из поля зрения Айши.